— Лэндри, — окликнула она фигуру в центре нового культа, — мне нравится твой новый стиль. Наконец выглядишь, как командор, а не напыщенная задница с Земли. Не меняйся. Лучше всё равно не станешь!
Фигура повернулась к ней. Голову накрыло тупой ноющей болью, вынудившей остановиться.
— Дада…
— Солнышко…
— Землячка…
— Xiao meimei…
— Фройляйн…
— Сяо-цзе…
— Фогт…
Тьма сгустилась вокруг головы. Видимо, что-то такое и ощущали бойцы, превращаясь в болванчиков. Ада вновь оказалась в одном из своих кошмаров. Тени скрывались за спиной, тянули к ней руки. Беспомощность прижимала к полу. Выжигающее изнутри ощущение бессилия. Она ничего не может. Только стоять и смотреть на пепелище…
Но кто сказал, что повторённый в тысяча первый раз кошмар способен сломить её?
— И что? Это всё? — поинтересовалась Ада, открывая глаза. Невыносимая тяжесть раздирала на части горло, принуждая сдаться, свернуться калачиком и отчаянно плакать, словно брошенный ребёнок. Но с этой болью она жила не первый день. Сильнее та не стала.
Чёрные глаза той, что когда-то носила имя Эллен Лэндри, удивлённо уставились на неё. Такую реакцию она явно не ожидала. Хитиновые наросты на лице командора полностью закрыли её рот, лишив способности говорить. Но для взаимодействия он был не нужен. Реальность расплылась на сегменты. Каждый кусочек стал частью занятного калейдоскопа, в котором чернильными пятнами проступали образы. В каждом из них хранился смысл. Пока не до конца понятный, но проявляющийся в разуме знакомой формой общения. В конце концов, никто так и не узнал, в какой форме происходило общение на той мёртвой планете.
— Маленькая девочка, скажи мне, чего ты хочешь? Где твой страх, маленькая девочка? — пробивался странными образами вопрос. — У каждого страха неповторимый вкус. Я распробую их все. Покажи мне свой…
Ада едва не отшатнулась из чувства гадливости. Пролезшая в её разум реликвия начала грязно шариться по воспоминаниям. Ощущения складывались, как от нечистых жирных рук, оставляющих повсюду отвратительные маслянистые следы после своей работы. Они почти физически ощущались. Как машинная смазка, которую не меняли несколько лет. Полная пыли, грязных комочков, липкая и смердящая. И теперь её следы оседали на дорогих образах, вызывая раздражение. Ладно, она вызывает болезненные образы, к ним Ада привыкла, но пачкать их и топтать никто не смеет!
Марсианка открыла глаза. Вокруг простиралась ночная тьма, чуть расходящаяся от фонарей. А перед ней пепелищем находился дом. Этот образ в качестве кошмара решила ей предоставить мерзкая инопланетная приблуда?!
— Ошибочка, — негромко произнесла она, не чувствуя к фальшивому образу ничего. — Всё было не ночью, не вечером и даже не на рассвете. На рассвете я только успела приковылять к поселению. Всё случилось утром…
Она чувствовала себя строгим экзаменатором, который не принимал сырую работу по собственному устрашению.
— Под ногами скрипел песок. Фильтр на скафандре снова начал забиваться и кислород проходил с отвратительным запахом хлорного очистителя. От него слезились глаза. А после впервые выпитого самогона меня качало из стороны в сторону. И я не сразу увидела дом, — медленно говорила она, вспоминая.
Ощущения накатывали волнами. Теперь всё казалось куда реальнее. Даже подушечки пальцев начали зудеть от пересохшей кожи. На Марсе она постоянно мучилась шелушением. Теперь перед глазами встала правильная картинка. Не один дом, превращенный в пепелище, а кладбище домов. Домом была вся община. Все люди, которые являлись семьёй. С ними она росла, с ними разделяла все успехи и неудачи. С ним она вылепила свой первый пельмешек на общем приготовлении обеда. Та самая мечта о коммунизме, пришедшая из СССР, с Земли, была здесь самой настоящей реальностью. Крохотный мир на суровой планете, в котором люди жили единым сплочённым семейством. От каждого по способностям, каждому по потребностям. Потому что только так можно выжить. Всем вместе. Заботиться о каждом, как о родном. Относиться к каждому, как к родному.
Это поселение было её миром, из которого она лишь из вредности торопилась поскорее вырасти. Разок сбежать на праздник, чтобы вернуться. Вернуться в родной мир. К своим людям. К своей жизни. Здесь её всё — вот что называлось домом. И этот дом стал пепелищем. Её умершим в пепле, огне и кровожадной жестокости миром.