Не выгнал. Скривился при виде букета, но принял и его, и меня со всеми потрохами, сразу с порога заявив, что если решил, то раз и на всю жизнь, гулящий мужик ему нахер не сдался, а потом в любви признался, с нахрапа, резко, как послал, блять, но признался же...
Автобус тряхануло на кочке, и вместе со встряской весь морок с глаз слетел. Мишка все так же молчалив и задумчив, чертит неведомые никому узоры большим пальцем у меня на ладони, а я тихо млею от такой ненавязчивой ласки.
- Жень, конечная, - тянет меня в сторону выхода, все же забирая руку и лишая меня своего тепла. Перевожу взгляд на еще не открывшиеся двери паркующегося пазика, про себя отмечая, что салон полностью пуст, и с трудом сглотнув вставший в горле ком и переглянувшись с Мишкой, понимаю, что выходить мне совсем не хочется.
- Кладбище, конечная...
Часть 4
- Кладбище, конечная, - вещает гнусавый грубый голос из хрипящего динамика. Свет в автобусе нервно мигает, нагнетая атмосферу и делая ее таинственнее, за окном тьма непроглядная, будто и нет ничего вокруг нас, и лишь старые ворота кладбища приветливо открыты перед нами. Ощущение, что нами играют как живыми игрушками, не отпускают ни на минуту. Мишка сам не свой, озирается по сторонам и понятия не имеет, какого хрена я притащил его на кладбище посреди ночи, а я сам в полном ахуе, потому что автобус уехал. То есть он взял и уехал, не как мы предполагали, развернулся, чтобы ехать в город, а укатил в неизвестном мне направлении, и скажу вам больше... дороги там не было, он, кажется, и вовсе растворился в темноте.
- Я, конечно, могу ошибаться, - тянет каждое слово Мишка, расшатывая и так пострадавшую психику, - но, кажется, нам сюда рановато. Или уже пора?
- Уже поздно, - зло бросаю, сам начиная терять контроль над собой, и, взяв его ладонь в свою, тяну в сторону ворот.
- Сбрендил? Я не пойду туда! - орет так, что мертвые в могилах затыкают уши.
- Прекрати истерить как баба! - говорю спокойно, совершенно спокойно, я вообще само спокойствие, если не брать во внимание, что у меня пальцы дрожат и Мишка это чувствует. - Последний автобус ушел и хрен вернется (в голове пронеслось "из ада не возвращаются"), если пройти напрямки, там по трассе, пару километров и мы в городе, поэтому прекрати орать и шевели жопой, если не хочешь ночевать здесь, - получается слишком грубо, не хотел так, эмоции просто.
- Уже и место мне, поди, присмотрел, например, это, - показывает пальцем на пустую свежевырытую могилу, мимо которой тащу его как на буксире, и стоит только скользнуть взглядом вокруг... замираю, расслабляя хватку на его пальцах, сердце ухает вниз, живот сводит болезненным спазмом так, что кажется, меня сейчас вырвет, и дышать не могу, совсем. Это паника. Да, это она. - Эй, я пошутил, - трясет меня за плечо, пока я пытаюсь заново научиться дышать и не разреветься, видя ту самую могилу, где предположительно должен был быть закопан Мишутка через пару дней. У кого-то отвратительное чувство юмора, возможно даже у моего подсознания, если это все же окажется просто ночным кошмаром.
- Не отходи от меня, - прошу не своим голосом и вновь, взяв его руку, тяну за собой.
Под ногами путаются ветки, рваные ленты от погребальных венков, какая-то трава, мусор, и психануть хочется и остановиться, чтобы перевести дух, потому что кроме гула в ушах и собственного тяжелого дыхания не слышно больше ни черта, но остановиться сейчас - значит пропасть. Я знаю это, голос в голове согласен с моими мыслями.
Путь кажется нестерпимо долгим и вроде и конец уже должен быть, виден забор - я изучил это кладбище за два года вдоль и поперек, - а нет его и с каждым шагом становится все страшнее, а тишина и бездействие чего-то затаившегося за покосившимися могильными крестами лишь сильнее раскаляют обстановку.
Проходя мимо очередного памятника, точнее даже могильной плиты из белого мрамора, не понимая зачем, смотрю на три надгробья, принадлежащие явно членам одной семьи.
В виски долбануло с такой силой, что сперло дыхание, все тело скрутило от холода и осознания, что этот мир все же сошел с ума или рухнул к ебанной матери, а я этого так и не заметил. На меня смотрят два ангелочка и образ ангела молодой женщины, укрывающей своими крылами двух ангелят. И будь я проклят, если уже не проклят, НО ЭТО ИМЕННО ТЕ ДЕТИ, И ИМЕННО ТА ЖЕНЩИНА, ГОВОРЯЩАЯ ПО ТЕЛЕФОНУ, КОТОРЫЕ ЧАС НАЗАД ЕХАЛИ С НАМИ В АВТОБУСЕ! Как? Как, блять, это возможно?! Я не понимаю и не могу понять. Возможно мозг уже настолько переполнен царящей вокруг меня чертовщиной, что пока защитный инстинкт отказывается пропускать эту информацию и обрабатывать ее.
Тяну за собой Мишку, не давая ему возможности успеть рассмотреть надгробья. Он не поймет и либо свихнется, либо еще что похуже, но ляжет он точно. Протолкнув его вперед себя, не позволяю ему обернуться. Мне надо видеть его и знать, что с ним все в порядке.
- Я надеюсь, ты решил просто попялиться на мой зад, и причина вовсе не в том, что за нами следует толпа голодных зомби? - усмехается, но усмешка выходит какая-то болезненная.
И мне почему-то так хочется оглянуться, посмотреть по сторонам, но четкое осознание, что стоит только выпустить Мишку из поля зрения и все, я потеряю его навсегда, не дает мне сделать это.
- Жень? - зовет меня серьезно.
- Жопой шевели, вон забор, - отвечаю монотонно и очень пытаюсь, чтобы мой голос звучал ровно, а самому кричать хочется, потому что слышу чужие шаги за спиной, крадущиеся, почти неслышные, чье-то неровное тяжелое дыхание, лязганье когтей о мрамор и хруст переломанных крестов, но упрямо иду, зная, что если бы Мишка слышал все это, то уже давно бы обернулся, а этого нам не надо. Значит есть шанс выбраться отсюда и прожить еще хоть пару часов.
Иду след в след за Мишкой, наступая на его следы и не делая ни одного лишнего шага, потому что кажется - ступи мимо и рухну к ебанной матери в пропасть, откуда уже не выбраться. И дело вовсе не в том, хочу я жить или нет, безусловно, с НИМ хочу, но не так, как было эти два года, а в том, что не смогу ему помочь, если исчезну, хотя пока от меня больше вреда, чем пользы. И кажется, земля дрожит по сторонам, и будто в ночной тьме, там, из-под земли просачивается кровь. Я не вижу ее, слишком темно, но чувствую этот металлический привкус на языке, однако упрямо иду вперед, без конца про себя повторяя, что это неправда, этого ничего нет, этого просто не может быть.