…Рэй-Шуа был обязан выглядеть лучше, так как это увеличивало гонорар, прибавляя уверенности в успехе. Успех же измерялся спросом на мои фантазерские акции. Слава — подобна кнуту при тяжелой работе. И я, бичуемый славой, стал дьявольски работать. И скоро опомнился и бросил. Довольно. Баста. Я стал плавать в океане легкомыслия. Потянуло к берегу покоя. И я рад, что моя карьера больше не волнует сердце, отданное Чукке и охотничьему ружью. Топор в руках моих — послушнее пера. Землянка — величественнее фантазий. Стройка новой комнатки для Наоми — высокий смысл. Приезд Наоми — легендарное событие, сказка жизни, организованное чудо. Ведь все мы знаем, что мечтательница Наоми, дочь знаменитого финансиста Старта, начитавшись книг, насмотревшись картин в кино, спутала, искренно спутала фантазию с жизнью и едет сюда, в берлогу…
…И еще плюс — новый неожиданный Хорт, юноша Хорт, гениальный Хорт…
…И ты — Аши, бывшая супруга австралийского вождя Джоэ-Абао, любимая наша Чукка с глазами, как два навозных жука…
…И еще Ниа, и еще феноменальный сыщик, друг Джек Питч… Да разве все это вместе связанное не дает мне право послать к чорту писательство, и оставить Джеку выкованное жизнью завещание. Ого! Я кругом прав, кругом подобен этому вечернему горизонту. Жизнь так изумительна, так загадочна, так увлекающе пышно складывается, что самое скучное в ней и самое ненужное — мои книги, чорт бы их сжег.
И Рэй-Шуа долго еще, под пение птиц и стук топора, говорил, покуривая, про свое больное место, не подозревая, что ему никто не возражает.
Чукка дошивала рубашку Хорту, затопив печь, поставив подогреть ужин и чайник.
В высоте над рекой гоготали дикие гуси.
Из шафрановой тишины осени гулко изредка доносились выстрелы.
Царило молчание ожидания, вот-вот…
С минуты на минуту…
Особенно это чувствовал Хорт.
Он слышал, как в лесной глуши по-новому билось его наполненное сердце, каждый удар которого приближал волнение встречи Наоми.
Моментами он так загорался предощущениями счастья, что не мог усидеть на пеньке, где подманивал пищиком рябчиков, и, обвеянный радостным беспокойством, вставал и быстро шагал вперед по ломающимся сухим сучьям, забросанным оранжевыми и пунцовыми листьями осени.
Ясно, четко казалось: вот, вот…
С минуты на минуту…
Даже остановилось дыхание, как перед пропастью: и было страшно, и властно тянуло.
Даже кружилась голова от замирания.
Тогда Хорт, улыбаясь происходящему, тихо закрывал глаза, снимал кэпи, медленно поправлял волосы, бороду, разглаживал лоб, слушал.
Это его успокаивало.
Он снова находил где-нибудь скрытное место, снова подманивал рябчиков, снова стрелял.
В его сумке было пять пар, когда он спустился к реке.
Утки табунами носились над водой и плавали.
Кричали гуси.
Хорт подошел к маленькому озерку, на берегу, освободился от ноши, распрямился и посмотрел, как в зеркало, нагнувшись над гладким озерком, на себя, на свое лицо.