— Наоми рассказала мой недавний сон, — открыла Чукка не без волнения, — все это также видела я. Но есть сны и восприятия, которые помнятся ясно и в молчании пребывают, пока не совершатся. Многое знать дано, но больше о знании молчать дано…
— Не говорит ли все это, — обобщила Наоми, — что все мы не зря так тесно спаяны в этой детской первого человечества, когда все мы — или на заре подсознания, полу-сознания, или — сознательной легенды о жизни, которая будто бы есть, но которая в действительности еще будет. И потому мы вправе резвиться. Мы встречаем новый мир, хлопаем ему навстречу в ладоши, с радостью по-детски заглядываем в щель его будущего, а пока зима и холод, и снег, мы должны выдумывать, сознательно сочинять и даже пробовать проводить легенды о жизни в бытие, в кровь, в свои нервы и сердца. Разве не так, а?
— Браво, браво! — закричали и зааплодировали обитатели детской человечества, — браво, птичка Наоми!
Цунта чудесно пропела пять часов.
Наступили сумерки.
Хорт зажег лампу.
— Рэй-Шуа, — обратилась Наоми, — тебе пора раскрыть ящик, достать охотничьи припасы и мое ружье.
Рэй-Шуа быстрыми движениями доставил ружье на общий просмотр.
— Это центрального боя, — давал объяснения Хорт, — 16-й калибр, фабрики Зауэра, бескурковое, превосходного качества. Завтра займемся пристрелом и набьем патроны. Ружье легкое, не более семи фунтов. Ну, а через неделю, в самом деле пойдем на медведя. Первая берлога от нас всего полтора километра или еще ближе. Ты, Наоми, должна знать однако, что с одной собакой здесь на медведя не охотятся. Но у нас нет иного исхода, как Рэй-Шуа исполнять роль второй собаки, и он это делает с горячим призванием.
— Вау…ввау…вввау…ррр… — залаял Рэй-Шуа, став на четвереньки.
— Вау…ввау… — ответила Диана, вероятно сообразив, что речь идет о травле медведя.
Наоми достала медвежонка с полки, завела его и пустила на пол.
Медвежонок забарахтался и зарявкал.
Диана с лаем бросилась на медвежонка, хватив его раза два зубами, но потом убедилась, что над ней подшутили и только принципиально ворчала, косо поглядывая на опасную игрушку.
25. У костра весенней ночи
— Еще не спишь?
— Нет.
— Подложи в костер сучьев.
— Может быть, удлинить костер?
— Да, будет лучше.
— Слышишь?
— Хоркает вальдшнеп.
— Даже не увидишь — так поздно.
— Что ему надо?
— Ворчит на охотников.
— Спать не хочется.
— Мне тоже.
— Давай закурим, а?
— Закурим.
— Смотри.
— Это филин — философ леса.
— Табак влажный.
— Чуть подсушим.
— Вот кусок коры.
— Наоми сладко спит.
— С большим увлечением.
— Видит во сне, что не спит.
— И потому спит так крепко.
— А ведь как уверяла, что не будет спать.
— Утомилась от волнения.
— Устала от пальбы.
— Еще бы. Раз 30 ахнула.
— И все-таки молодец — пару зацепила.
— Горячилась вовсю.
— Диана сердилась.
— Была работа.
— Вот она собака — глядит на нас, соображает.
— Табак подсох.
— Закуривай.
— А Чукка спит?
— Делает вид, что спит.
— Чукка, улыбнись.
— Ну вот — улыбается.
— Не спи, Чукка. Брось.
— Нет смысла спать.
— Это от тепла, от нежности, от удачи.
— Чукка, перестань улыбаться.
— Все равно видим.
— И какой же смысл спать — слушай…
— Еще тяга не кончилась.
— Ворчуны рыжие дотягивают.
— Около медведи собираются.
— Философ-филин в долине хохочет.
— Неясыть над костром летает.
— Мыши летучие.
— Брось спать, Чукка, брось.
— Мой приятель художник Бурлюк говорил, что спать спокойно имеет право только фабрикант, у которого и ночью работает фабрика, а нам — беднякам сон приносит лишь огромные убытки.
— Чукка, перестань улыбаться.
— Ты могла бы украсить общество курильщиков, внести оживление.