Там, на песчаном, золотом берегу Камы, мы с механиком смастерили своеобразный ангар и… я начал медовый месяц со своей возлюбленной птицей.
Вечера были чудесные, тихие. Мотор работал прекрасно. Белой гигантской чайкой я носился над золотыми берегами и над Камой.
Ах, какая это была красивая жизнь! Точно сказка, невероятно-красивая сказка…
Со всех сторон ехали на лодках, на велосипедах, шли целыми толпами ко мне курьинские дачники. Молодые дачницы приносили цветы и обещающие улыбки…
Однажды, как-то после полета, я слез с аэроплана и вдруг увидел перед собой стройную, милую девушку, с огромными, черными глазами, которые ласково смотрели на меня.
Я хотел пройти мимо, но как-то невольно подошел к ней и спросил:
— Вам правится, что я летаю?
Она не сразу, странно ответила:
— Да… но я боюсь за вас. — И она протянула мне цветы.
— Мерси.
— Вы не боитесь смерти?
— Что вы! Я так люблю жизнь, что о смерти никогда не думаю.
— Вот как…
— Да…
Она снова посмотрела на меня своими глубокими, как ночь, черными глазами и тихо спросила:
— Скажите, зачем вы летаете?
— Я люблю летать… Кроме того я люблю свою птицу единственной, огромной любовью…
— Вы это серьезно?
— Серьезно, искренно. Другой любви, более сильной, я никогда не знал и не хочу знать. Земная любовь приносит только страдания…
— Не всегда… — она опустила глаза. — Я уверена, что все-таки земная любовь когда-нибудь победит и вас, как побеждает все…
— О, нет.
— Во всяком случае, ваша единственная любовь к вашей птице, как и в жизни, пройдет и заменится привычкой или даже ремеслом.
— Никогда.
Она протянула мне свою руку и наши глаза как-то странно встретились.
Я спросил:
— Мы еще увидимся?..
Она с тихой улыбкой ответила:
— Затем?.. — и ушла.
Я долго смотрел ей вслед и долго думал о глубине ее, как ночь, черных глаз.
Потом мы еще встречались с ней несколько раз и эти встречи повели к тому, что я решил уехать куда-нибудь подальше, со своей стрекозой.
Медовый месяц кончился. Я упаковал аэроплан и отправил его на юг.
За день до моего отъезда на юг я получил от черных глаз большое письмо, в котором она умоляла, во имя ее — тоже первой любви — не покидать ее и — главное просила никогда не летать больше…
На другой день, перед отходом поезда, я написал ей: «…да и я глубоко люблю вас; и вот, из боязни, что земная любовь победит меня и заставит бросят летать, я уезжаю, потому что не летать не могу, а, летая, я должен быть свободным. Простите…»
Я уехал.
Прожил на юге недели две, потом снова уехал на Каму: невыносимо трудно стало жить без глубины черных глаз…
Не доезжая до места, случайно на станции я купил камскую газету и с ужасом прочитал: «Вчера отравившаяся М. Н. Г. скончалась, оставив странную записку:
«Он знает, что мою жизнь отняла авиация…»
Сейчас же я снова вернулся на юг.
Своей стрекозе я изменил. Стал летать на другом аэроплане «Этрих». Летал часто, долго и бесшабашно.
Тут же сдал экзамен на звание пилота-авиатора.
О, теперь я научился не думать не только о смерти, но и о жизни.
Все равно!..
Только часто за стаканом вина вспоминаю свой медовый месяц со стрекозой на золотом берегу Камы и всячески стараюсь не думать о глубоких, как ночь, черных главах…
И я часто от скуки пою:
Но иногда, во время полетов, в туманном пространстве я вижу перед собой огромные черные глаза и как будто слышу знакомый жуткий шепот:
«Не летай — ты погибнешь…».
Непрерывность тока
Вавилон фонетики