— Да, помню, — Катя глянула на наручные часики — начало восьмого.
— Ну а повторные комплексные исследования дали неожиданный, результат. В теле потерпевшего — это некий Студнев Максим Кириллович — обнаружен таллиум сульфат. Бедняга за несколько часов до смерти плотно поел и, видимо, получил солидную порцию яда вместе с пищей. Очень, очень редкий случай. И яд редкий. Я бы на твоем месте, Катерина, при твоей страстной любви к невероятным происшествиям, эту историю из поля зрения не упустила. Я и сама с профессиональной точки зрения заинтригована, так что предлагаю сотрудничество. Идет?
— Еще бы, конечно, идет! — обрадовалась Катя. А сама решила: завтра же она все узнает в розыске. Костьми ляжет, а узнает. Не каждый же день людей травят редкими ядами!
Со стороны могло, показаться, что молодая девица пламенно обсуждает по телефону с подругой перед витриной «Четырех сезонов», ну, скажем… купить ей или не купить вот те итальянские джинсы — стильно потертые, вышитые трогательными розовыми цветочками. Катя воровато оглянулась по сторонам: если кто из посетителей Манежа услышит, как она с таким счастьем в голосе обсуждает отравление, ее примут за… Ну, если и не за отпетую маньячку, то уж за клиентку «Кащенки» точно.
Никите Колосову Заварзина позвонила на сорок минут раньше, чем Кате. Начальник отдела убийств все еще торчал в Столбах. Константин Лесоповалов только недавно вернулся из местной администрации. Он глухо конфликтовал со здешним мэром, и каждый поход в желтый дом — так в Столбах по простоте называли мэрию — был для него нож острый, особенно при наличии нераскрытого, непонятного «летального исхода» за дежурные сутки.
Лесоповалов, слышавший разговор по селектору, отметил, что Колосов, узнав от Заварзина о яде обнаруженном в теле Студнева, кажется, даже и не удивился.
— Вообще случай очень необычный, Никита Михайлович, — сказала Заварзина Колосову. — Во-первых, само вещество, которое использовали, — таллиум сульфат. Это был либо порошковый состав, либо раствор… Во-вторых, меня удивляет, как вообще этот Студнев мог… Дело в том, что не почувствовать привкус этого вещества в пище невозможно. Вкус, как говорил Райкин, специфический. Чтобы отбить его, надо было применить что-то очень сильное.
— Что, например? — спросил Никита.
— Даже затрудняюсь сказать. Крепкий кофе… Это морфий хорошо в кофе давать. А тут — не знаю… Может быть, какие-то сильные специи… Перец, например, или другие пряности с ярко выраженным привкусом. Студнев примерно за шесть часов до смерти принимал пищу и пил алкоголь. Вы уже выяснили, где он был в тот вечер?
— Нет, пока выясняем, Валентина Тихоновна.
— Ну так скорей выясняйте. Яд он получил вместе с пищей, это установленный факт. Произошло это примерно между восемью и половиной девятого вечера. Смерть наступила в половине третьего ночи. Я читала заключение судмедэксперта. Картина мне ясна. Он приехал домой. Видимо, первые признаки отравления уже проявились, и он себя плохо чувствовал. Лег спать. Ночью ему стало совсем худо, появились признаки удушья. Он поднялся с постели, пошел на балкон — ему не хватало воздуха…
— Да, так, кажется, все и, было. Он, наверное, уже плохо ориентировался — мы шум слышали. Это все в доме напротив происходило, через двор, у негр вещи падали…
— Потом наступил исход отравления. С балкона он падал уже мертвым. Тот, кто дал ему в виде яда таллиум, видимо, рассчитывал на то, что смерть наступит лишь спустя несколько часов. И не в том месте, где он этот яд получил. Найдите это место, Никита Михайлович, настоятельно вам советую, — голос Заварзиной звучал настойчиво.
Лесоповалов слушал их разговор с недовольным видом.
— Что, все-таки убийство нам старуха, клеит? — спросил он; когда Никита положил трубку. — Значит, Студнева отравили? А почему такой вариант не подходит: он захотел свести счеты с жизнью, достал пузырь с ядом, красиво поужинал напоследок, выпил, принял яд и поехал домой…
— Умирать? — хмыкнул Колосов.
— Да. Дома и стены помогают. Но как-то быстро не умиралось. Студнев подумал, что яд не действует. И решил броситься с балкона. Тут то его и хватил кондрашка. Разве нелогично?
— Логично, Костя. Есть только одно «но».
— Какое?
— Все это было совсем не так. Да ты и сам это знаешь. И потом, у нас уже появился первый свидетель в пользу версии убийства.
— Какой еще свидетель?
— Некая Сашенька Маслова, куколка девятнадцати лет. Представляешь, пока тебя не было, пришла тут ко мне и так прямо и брякнула: Студнева, мол, собирался убить из-за ее прекрасных кукольных глазок некий Иван Григорьевич.
— А это еще кто такой? — спросил Лесоповалов.
— Понятия не имею. — Колосов сладко потянулся. — Но это дело, Костя дорогой, уже вызывает у меня чисто инстинктивное любопытство.
— Делать тебе нечего, все себе работу ищешь. А у меня вот, — Лесоповалов рубанул себя ребром ладони по шее, — жук этот из министерства… Уже интересовался ехидно так — что сделано за дежурные сутки? По горячим следам… Ну, что сделано, что молчишь?
— А что говорить? Это у тебя проверяющий.
— Ладно, — Лесоповалов вздохнул. — Какая мне-то задача ставится? Я ж тебя знаю, сейчас три вагона указаний накидаешь.
Никита вздохнул: так же, как убийств, в Столбах не любили и заумных ЦУ. И это тоже приходилось учитывать, местная специфика.
Глава 7
МЕЛОДИИ ДНЯ
Густой, сытный аромат тушеного мяса витал над «горячим цехом». Был уже обеденный час, ресторан давно уже открылся, но посетителей пока еще было мало. Из зала поступило всего два заказа на горячее.
У плиты и разделочного стола неторопливо работал плотный молодой мужчина в белоснежной поварской униформе и высоком накрахмаленном колпаке. По громкой связи из зала на кухню поступил еще заказ:
— Лев Львович, еще одна баранина «Танжер».
— Понял.
Мужчина, названный Львом Львовичем, открыл крышку сотейника, стоявшего на плите, и проверил готовность мяса. Тушеная баранина — фирменная заготовка «горячего цеха» на день. Клиенты заказывают баранину «Танжер» через одного.
На кухне было тихо. Лев Львович любил эту хрупкую тишину. Секунда, другая — и она разрушится от шума дня: включится автоматическая вытяжка над плитой, загудит в соседнем зале посудомоечная машина, хлынет вода из открытых кранов, с упругим шипением вырвется из-под поднятой крышки сочный, насыщенный специями пар.
Лев Львович посолил баранину, отложил несколько крупных кусков в маленький сотейник, подлил оливкового масла, добавил черного перца и поставил на мармит. Настала очередь соуса. На разделочной доске лежали уже вымытые подготовленные помидоры, зелень, замоченный изюм и абрикосы.
Несколько взмахов ножа — и мелко нарезанные помидоры и зелень отправились тушиться к мясу. Абрикосы Лев Львович резал тоже быстро и вместе с тем осторожно. Мягкая сладкая плоть, твердая косточка. Если случайно повредить ее, вкус плода будет испорчен горьковатым привкусом. А в соусе «Танжер» никаких привкусов быть не должно.
Из смежного с «горячим цехом» кухонного зала донеслись громкие голоса: мужской и женский. Лев Львович прислушался: шеф-повар беседует с хозяйкой ресторана Марией Захаровной Потехиной. Со стороны могло показаться, что они бранятся, но это была лишь иллюзия. На самом деле они всегда так разговаривали — приветствовали друг друга, обсуждали перспективы на день и без устали учили один другого уму-разуму.
— Кобель ты старый, — донесся до Льва Львовича через стену голос хозяйки, выражавший высшую степень приязни и сочувствия к собеседнику, — извини за прямоту, яйца вон уже поседели, а все туда же… Ты посмотри, на кого ты похож стал? Лицо как у покойника, одни глаза остались. Что, я не вижу, что ли, слепая я, да? Не жаль разве мне тебя, дурака? И прости за прямоту, ну была бы хоть женщина видная, красавица, чтоб так из-за нее убиваться, а то ведь — соплячка, недоросток какой-то недозрелый…