Я поднял свою пушку, прицелился в ближайший глаз и нажал на спусковой крючок.
Но я уже говорил, что это не сработало. Так что я бросил пушку, прыгнул влево и атаковал правый бок твари, целясь клинком ей в глаз.
Ты знаешь, как бывает чертовски трудно убить тварь, выстроенную по схеме рептилий. Я решил перво-наперво ослепить зверя и отхватить ей язык. Затем, будучи несколько более проворным, я мог бы получить шанс на пару славных надпилов по ее шее, прежде чем обезглавить ее совсем. Затем — пусть вяжется в узлы, пока не застынет. Еще я надеялся, что тварь отяжелела, поскольку кого-то уже переваривает.
Если она и была медлительна, то я порадовался, что не затормозил сам. Тварь отдернула голову с траектории клинка и цапнула за лезвие, пока я пребывал вне равновесия. Ее рыло скользнуло по моей груди, и ощущение было такое, будто по мне заехало тяжеленным молотом. Я растянулся на земле.
Я покатился, чтобы выскочить за пределы досягаемости, до неприятности близко подобравшись к границе насыпи. Там я взялся восстанавливать прямохождение, а тем временем тварь расплеталась, подтаскивая свою грузную тушу ко мне, затем встала на дыбы и вновь вздернула башку, футах в пятнадцати надо мной.
Я чертовски хорошо знал, что это мгновение выбрал бы для атаки Джерард. Этот большой ублюдок широко шагнул бы вперед, помахивая своим чудовищным клинком, и разрубил бы тварь пополам. Затем, конечно же, тварь свалилась бы на него и корчилась бы в муках на его груди, а он бы геройски ушел с парой ссадин на плече. Может быть, с расквашенным носом. Бенедикт не промазал бы по глазам. К этому моменту они лежали бы поштучно у него в карманах, а он играл бы в футбол башкой гнусной гадины, сочиняя комментарии к Клаузевицу.[3] Но они — абсолютно героические типы. Ну а что касается меня, то я просто стоял, выставив клинок вверх, обе руки — на рукоятке, локти прижаты к бедрам, голова убрана с направления главного удара как можно дальше. С большей охотой я бы сбежал, решив, что на сегодня хватит. К сожалению, я понимал, что стоит лишь шагнуть назад, как эта башка рухнет вниз и расплющит меня.
Крики из башни показали, что я замечен, но я не собирался оглядываться, чтобы узнать, что происходит. Затем я принялся проклинать тварь. Я хотел, чтобы она ударила, а я сделал бы ее, так или иначе.
Когда тварь наконец врезала, я отшагнул, перекрутил тело и выстрелил собой в цель.
Левый бок частично онемел от удара, и показалось, что меня вогнало на фут в землю. Каким-то образом я ухитрился устоять. Да, я все сделал превосходно. Маневр прошел в точности как я надеялся и согласно сценарию.
За исключением партии самой зверюги. Тварь не пожелала исполнять сцену предсмертной агонии.
Она просто начала подниматься.
И, кстати, таща с собой мой клинок. Рукоятка торчала из левой глазницы, острие еще одной щетинкой торчало из гривы на затылке. У меня сложилось впечатление, что выигрывает команда хозяев поля.
В это мгновение из проема у основания башни начали выпихиваться фигурки — медленно, осторожно. Они были вооружены и гадко выглядели, и на этот раз впечатление было такое, что в этом споре они на мою сторону не встанут.
О’кей. Я всегда знаю, когда наступает время сматывать удочки и надеяться на лучший расклад в прекрасном завтра.
— Брэнд! — заорал я. — Это Рэндом! Я не могу прорваться! Прости!
Затем я повернулся и прыгнул в зону, где скалы творили свои нескончаемые трюки. Сразу возник интерес, самый ли удачный момент я выбрал для спуска.
Как и всегда, в ответе были и да, и нет.
Это был лучший из прыжков, который я мог сотворить в любой иной ситуации. Я приземлился живым, но, кажется, это было максимумом, на что я мог рассчитывать. Меня оглушило, и долгое время я считал, что сломал лодыжку.
Причиной, что вновь заставила меня двигаться, был шорох сверху и хруст гравия вокруг. Когда я вновь нацепил очки и взглянул вверх, то увидел, что зверюга решила спуститься вниз и завершить работу. Она прокладывала призрачный путь вниз по склону, область вокруг головы потемнела и помутнела — там, где я насадил тварь на вертел.
Я сел. Встал на колени. Опробовал лодыжку — не включается. И ничего вокруг, что могло бы послужить костылем. О’кей. Тогда я пополз. Прочь. А что еще делать? Удалиться, насколько успею, и крепко подумать, что делать дальше.
Спасением стала скала — та, что поменьше, помедленнее, нечто вроде движущегося багажного вагона. Когда я увидел, как она приближается, мне пришло в голову, что вот оно — средство транспортировки, если удастся его взять на абордаж. Плюс, может, прибавка к безопасности. И действительно, те скалы, что катались побыстрее и были помассивнее, выглядели более зловредными.