Розовато-золотистый туманчик, теплый и пахнущий ванилью и леденцами, окутал двух агентов «Котла Самоцвета». На мгновение стало тихо.
Исчезли плащи. Исчезли кованые сапоги. Исчезли кольчуги и смертоносные клинки. Даже их тщательно заправленные рубахи испарились.
На месте грозных агентов стояли... двое взрослых мужчин. Совершенно голых, если не считать крошечных белых подгузников, завязанных сбоку бантиком. На их спинах трепетали жалкие, нелепые розовые крылышки, явно неспособные поднять даже голубя. В руках вместо клинков они держали миниатюрные, но изящные луки с тетивой из радужных нитей. На их поясах болтались колчаны, полные стрел... со свистоперыми наконечниками в виде алых сердечек.
Агент 1, тот что был повыше и пошире в плечах, обладал густой, кудрявой черной шевелюрой и таким же густым черным волосяным покровом на мощной груди и спине. Его подгузник казался особенно тесным и нелепым на этом брутальном теле. Он потрогал себя за грудь, ошеломленно глянул вниз на подгузник, потом на лук в руке. Его смуглое лицо иссиня-черной бородой и усами исказилось не то ужасом, не то блаженством.
— О-о-о... Вах, вах! — вырвалось у него густым, узнаваемо кавказским баритоном, полным искреннего удивления. — Что за дичь? Но... чувствую! В моей груди... ЛЮБОВЬ! Она переполняет меня, как доброе вино! Она требует выхода! — Он внезапно вскинул лучик и натянул тетиву. В его руке материализовалась стрела-сердечко. — Хочу нести любовь и радость этому миру!
Агент 2, более субтильный, с бледным лицом интеллигента, который явно предпочитал тени и яды, смотрел на свои крылышки с немым ужасом. Он ткнул пальцем в подгузник, потом в грудь напарника.
— Григорий... мы... мы в подгузниках... И у тебя... везде волосы... — его голос дрожал. Но вдруг его глаза засияли неестественным восторгом. — Но... но я тоже чувствую! Такой порыв! Такую жажду... СВЯЗИ! — Он тоже натянул тетиву, стрела-сердечко засветилась розовым. — Давайте любить друг друга! Обнимемся!
— О-о-о, да! Обнимемся, братец мой! — воскликнул Григорий — ЛЮБОВЬ ПРЕВЫШЕ ВСЕГО! — Он бросился обнимать своего напарника, сжимая его в своих волосатых объятиях, чуть не сломав ему хрупкие крылышки. — Чувствуешь тепло? Чувствуешь счастье?!
— Да! Да! — пищал Агент2, задыхаясь в медвежьих объятьях и теребя свой подгузник. — Это прекрасно! Но... но любовь нужно распространять! Шире! Глубже! — Он вырвался и, увидев пробегавшего мимо перепуганного торговца луком, вскинул лук. — ПРИМИ МОЮ ЛЮБОВЬ, СТРАННИК! — Тыыынь! Стрела-сердечко просвистела и вонзилась торговцу прямо в мягкое место. Тот вскрикнул от неожиданности и... заулыбался. Широкая, глупая улыбка растянула его лицо. Он потрогал торчащую из задницы стрелу.
— Э-э-э... Спасибо? — пробормотал он и неуверенно помахал рукой. — Мир... любовь?
— ДА! МИР! ЛЮБОВЬ! ПОНИМАНИЕ! — гаркнул Григорий, целясь из своего лука в оравшего Бруна, которого двое стражников все еще пытались удержать от смеха. — ПРИМИ СЕРДЕЧКО, СУРОВЫЙ СТРАЖ! ЛЮБОВЬ ИСЦЕЛИТ ТВОЮ ЗЛОСТЬ! — Тыыынь! Сердечко прилипло к перевязке на колене Бруна. Сержант икнул, перестал хохотать и уставился на розовую штучку с немым изумлением.
— ...милашка? — пробормотал он невпопад.
— КОПЕЙ! ПЕЧЕНЬ! — заорал Плюх, прыгая от восторга и указывая на агентов. — ВИДАЛИ?! ЭТО СУМАШЕСТВИЕ КАКОЕ-ТО!!! ВАЛИМ НАХРЕН ОТСЮДА!!!
Он рванул вперед, таща ошеломленных друзей за собой. Копейкин и Печенька не могли оторвать глаз от зрелища двух взрослых мужиков в подгузниках и с крылышками, несущих любовь всему рынку стрелами в задницу.
Они нырнули под низкий арочный проход, выскочили на небольшую площадь, забитую лотками. За спиной слышались крики «Бритоголовых», пытавшихся пробиться сквозь хаос, устроенный любвеобильными купидонами. Агентов «Котла» было видно – они активно «несли любовь» торговцам и даже паре «Бритоголовых», и тем уже было плевать на преследование троицы.
— Туда! Быстро! – Выкрикнул гоблин заприметив лестницу в одном из проулков.
Они вскарабкались и побежали по шаткой черепице. Снизу доносились вопли Рыжего, смех и странные восклицания вроде «Обнимемся, брат!» и «Люби ближнего!». На противоположной крыше мелькнула тень – один из купидонов «Котла» взобрался туда и целился стрелой-сердечком в пролетавшую мимо ворону.
— Вон! Таверна! «Пьяный Барсук»! — указал Плюх на неказистое здание впереди. — Там потеряемся!
Они спрыгнули с крыши в вонючую канаву за таверной, проскочили через заднюю дверь, сбив с ног кухонного мальчишку с подносом гнилых очистков, и ввалились в шумное, прокуренное, воняющее дешевым пивом пекло таверны. Сотни тел, крики, драка в углу, пьяные песни. Они протиснулись к самому дальнему, темному углу, завалившемуся бочкой, и рухнули на грязный пол, задыхаясь. Тишина. Относительная. Гул таверны был щитом. Копейкин сидел, прислонившись к липкой стене, его могучая грудь ходила ходуном. Боль от штрафа наконец утихла, сменившись общей разбитостью и... последствиями побочки. На месте «Щита-Люка» висела только рваная лямка.
Плюх вытер зеленый лоб, сияя. Он достал из мешочка темно-фиолетовый, маслянисто блестящий шарик «Зловонного Рыдателя» и любовно погладил его.