Очередной ненавистный мне понедельник. Одинаково паршивый вне зависимости от того, с какой ноги я встаю. Глупые приметы, в которые верят только идиоты. Причины моего поганого настроения с утра каждый раз новые. Сегодня их две, точнее, одна — общее на двоих раздражение.
Первый его источник появляется на парковке почти в одно время со мной. С «голым» лицом и в куче слоев одежды. Видно, для Ведьмы это традиция — выглядеть как чучело в начале недели. Правда в прошлый раз это был четверг, а не понедельник.
Второго я вспоминаю при виде красного Ауди. Знакомая колымага. Машина братца. Он так уверенно называл ее своей королевой, что я почти не сомневаюсь, кто у кого заимствует тачку. К счастью, Саманта недолго носится маятником в зоне видимости и поспешно удаляется с парковки в сопровождении верной подруги.
Побыв еще некоторое время во дворе, я направляюсь в аудиторию.
Остается единственный поворот, как вдруг в конце коридора появляется торнадо, сметающий все на своем пути. Ну и скорость... В духе кенийских спринтеров. Не успеваю отступить на безопасное расстояние, как Ведьма останавливается в одном шаге от меня, тяжело дыша. Она отступает вправо, я отзеркаливаю ее движение, влево — снова одновременно. Очередной танец? Но в этот раз мы не касаемся друг друга.
— Отойди, — глухо стонет Макдугал.
Нацепив предназначенную ей маску, я усмехаюсь:
— Нет.
— Пожалуйста... — шепчет она, поднимая, наконец, зеленые глаза дикой кошки.
Вот только… Я никогда не видел, чтобы кошки... плакали.
— Сэм?
— Алекс... прошу тебя. — Шепот становится тише, а слез столько, что капли начинают расплываться бесформенными пятнами на ткани ее блузки.
Она поворачивается к окну, с усилием глотая вырывающиеся всхлипы.
Я ощущаю себя последним козлом, стоя напротив и молча наблюдая, как она пытается что-то спрятать глубоко внутри. Избавляюсь от ступора и отхожу в сторону, освобождая ей путь к бегству.
Оказалось, даже у самой язвительной Ведьмы на свете могут быть чувства, которые делают ее похожей на человека. Оставшись в одиночестве, улыбаюсь последней мысли, почему-то поднявшей мне настроение.
В коридоре эхом отдаются быстрые шаги уносящегося прочь циклона.
Сэм
Проснувшись в утро пятницы, я принимаю ледяной душ, чищу зубы экстра освежающей пастой и в довершение ко всему отправляю в рот две подушечки мятной резинки. Холод. Свежие мысли, бодрые чувства. Старая Сэм. Я не должна была срываться в понедельник. Моя реакция на слезы подруги — слишком цинична. Наверное, я... получила по заслугам?
Это не первая наша ссора, но впервые она оказалась настолько серьезной. Мы обе в равной степени испытывали и стыд, и обиду. Кто знает, сколько тянулось бы наше молчание, если бы не старания наших друзей. Уже к концу третьего дня мы извинились друг перед другом и, словно в детстве, протянули друг другу мизинцы – это была идея Спенсера. Как итог, уже третий день мы будто только недавно познакомились: осторожные фразы, тщательно обдуманные реплики. Хочется об стол биться, как вспомню, насколько легко мы общались раньше. Знаю, что все устаканится, но я... так безумно соскучилась...
Конец второй пары. Все та же любимая студентами столовая. Сегодня мне подфартило по-крупному. Изворотливый тихоокеанский угорь в лице Хорнера подплывает к соседнему столику, расположенному напротив нашего с Милли и еще троицей одногруппниц. Компания Македонского неизменна — Гефестион, Парменион, Птолемей.
Оседлав неподобающий Его Величеству стул с облезлой краской, он садится так, что взгляд все время направлен к нашему столику. Он безмятежно пьет кофе, то и дело стреляя стальными патронами обжигающе-равнодушного взгляда.
Равнодушного ровно до той секунды, пока не улавливает мой нездоровый интерес к чашке горячего напитка в опасной близости от его кипенно-белой рубашки.
Обжигающего с того мгновения, как замечает усмешку, которую я даже не пытаюсь скрыть при воспоминании о том, как здорово на ней смотрелся американо.
Он выгибает бровь и с завидным спокойствием двигает чашку на безопасное расстояние. Едва заметно пожав плечами, я отвожу взгляд, не изъявив желания и дальше играть в гляделки с демоном.