Я плетусь в знакомый офис, стараясь не думать о том, чем могла закончиться последняя пьяная вечеринка Александры. Хватило четырех часов размышлений на парах.
Мама широко улыбается при взгляде на мое уставшее лицо и спешит заверить, что в этот раз переделывать ничего не придется. Отлично.
Тогда какого хрена я сюда приперся?
— У меня к тебе другое предложение.
Опять? И этот голос-песня. Таким она даже колыбельные мне в детстве не пела.
— Можно было обсудить по телефону.
— По телефону ты бы отказался.
— Значит, откажусь и так.
Я даже не успеваю занять кресло напротив Оливии. Пожимаю плечами и разворачиваюсь, собираясь исчезнуть за дверью. Серьезно. Для чего придуманы телефоны? Чтобы я тратил гребаный час в городских пробках ради нескольких минут разговора?
— Алекс, сядь!
Ого. Властные нотки строгой начальницы. Или все-таки матери? Хотелось бы, чтобы она иногда вспоминала о своей главной роли.
— Будь добр проявлять хоть немного уважения к родителям! Надеюсь, ты помнишь, что твоя квартира пока что в нашей с отцом собственности. Машину я по глупости оформила на тебя, тут уже ничего не поделаешь.
А вот теперь точно строгий родитель. Я улыбаюсь мысли, что иногда мне не хватало их угроз лишить меня содержания. Им всегда было плевать, на что я трачу деньги. Абсолютная свобода до первой проблемы. К счастью предков, я так и не стал проблемным ребенком.
— Надо же. А называть тебя мамой теперь тоже можно?
— Будто ты никогда не нарушал это дурацкое правило, — закатывает глаза в ответ на мою ухмылку.
— Ну, раз даже это правило стало дурацким, я, пожалуй, послушаю. Но не обещаю, что соглашусь, — добавляю я при виде ее довольной усмешки. — Я пока что твой сын, а не раб.
— Договорились.
Она кивает на кресло, до которого я так и не добрался. Дождавшись, когда я окажусь с глазу на глаз, Оливия произносит:
— Мне нужно, чтобы ты поработал моделью. Пару часов. Через три недели.
Наверное, с этой фразы начиналось немало головокружительных карьер. А я, идиот, шестой год грызу гранит науки, получая второе образование.
— Мам, ты серьезно? Модель, — фыркаю я, всем видом показывая свое отношение к ее просьбе.
— Не вижу в этом ничего странного. Согласна, я довольно предвзята: для меня ты всегда был во всем на голову выше своих сверстников. Но изначально это была не моя идея.
— А чья? Только не говори, что Брентона.
— Ева тоже поддержала, — добавляет она в спешке, не отрицая, что идея действительно принадлежит ее дражайшему модельеру.
— Я не поддерживаю, — бросаю, поднимаясь с места. В этот раз — чтобы с концами выбраться отсюда.
— Алекс, ты опять? Я плохо объяснила?
— Обещала же не принуждать. Но если ты и дальше собираешься держать меня на поводке угрозами, могу вернуть ключи. Разумеется, после того как найду себе жилье попроще.
Она устало выдыхает, понимая, что выбрала неверную тактику, и поднимает руки в уступающем жесте.
— Ладно. Просто подумай. Еще есть время: дашь ответ в течение недели. В крайнем случае обратимся в агентство.
В очередной раз я собираюсь возразить: сказать, что обратиться в агентство можно уже сегодня. Но мама качает головой.
— Неделя, Алекс. Все может измениться.
— Вряд ли.
***
Решив размять мышцы прогулкой в восемнадцать пролетов, я шагаю к лестнице.
И зачем мне сдалась эта гребаная фотосессия? Да еще для коллекции Брентона. Она бы еще на показе поработать попросила. Чтобы стоять на сцене, пока Брентон купается в лучах славы.
Я бы подумал, будь на его месте другой дизайнер. Почти уверен, что не отказался бы помочь Еве. Кому угодно, только не этому сраному альфонсу.
Впереди показалась дверь, за которой начинается лестничный пролет. Я с удивлением отмечаю пустующую стойку ресепшена и прохожу мимо лифта. Но через секунду слышится звон, оповестивший о визитере. Я останавливаюсь, чтобы сориентировать рискующего затеряться посетителя, и оборачиваюсь.