— Ты проиграла младшему?
— Джейкобу. Буду теперь моделью для коллекции его приятеля. В этом городе куда ни плюнь — одни модельеры, — возмущается Сэм, намекая на Брентона.
И тут в голове начинает вырисовываться цельная картина.
Джейкоб Паркер — хороший приятель Ноя.
К сожалению, у меня было много времени и один большой повод наводить справки на Брентона.
Оливия Хорнер. Моя мать и его любовница.
Я узнал об их связи два года назад. Случайно. Поймал их вместе, воркующими в небольшом молодежном кафе, где начальницу вряд ли увидел бы кто-то из привычного круга.
Сколько это длилось на самом деле никому, кроме них с Брентоном, неизвестно. На работе они шифруются. Даже Остин узнала только тогда, когда я спросил у нее в лоб, как долго это продолжается.
Было бы странно надеяться на то, что родители станут хранить друг другу верность после неоднократных попыток развода, но Брентон был слишком молод, излишне амбициозен и чертовски реален. Я предпочел бы не знать, с кем спит женщина, которая все еще остается моей матерью. Особенно когда ухажер не сильно старше ее родного сына.
С Паркером Брентона объединяют общие знакомые, а теперь еще и сестра Ноя, которая носит кольцо и статус невесты Джейкоба.
Когда Оливия предложила мне участие в фотосессии, я и не вспомнил про ту примерку вечернего платья, во время которой Саманта еще не подозревала, с какой целью ее попросили побыть моделью. А теперь выясняется, что ее участие в съемках — результат проигранного спора, и она даже не знает, чьи шмотки будет рекламировать. А еще забавнее то, что она и в кошмарном сне не смогла бы представить, кто будет ее напарником на фотосессии.
Я разворачиваюсь, чтобы добраться до кабинета мамы и согласиться на прозвучавшее десять минут назад предложение. С одним условием: моя напарница до последнего не должна знать, кто поделит с ней место на кадрах.
Раздаются хлопки. Напротив, на расстоянии нескольких размашистых шагов, стоит Ной Брентон.
— Я думал, мне показалось, что в офисе стало жарче. Да тут же воздух искрится!
— Постой еще немного, будешь снег с волос лопатой сгребать, — отзывается Сэм, наконец-то разгладив складку на лбу и спрятав ярость за широкой улыбкой.
Почаще бы так улыбалась, колючка. Можешь ведь, когда хочешь.
Саманта в несколько шагов приближается к Брентону и коротким движением прикладывается к его щеке. Мило до спазмов в желудке.
Ладонь Брентона скользит по плечу девушки, голова опускается на несколько дюймов, а голос сбивается до неразличимого шепота. И в ту же секунду я понимаю, что горло окутывает нестерпимая жажда. Пальцы начинают подрагивать из-за зуда, избавиться от которого можно лишь одним способом — оторвать ему голову.
С каждой секундой сцены, развернувшейся на моих глазах, уверенность в том, что через две недели мы с Ведьмой встретимся на съемочной площадке, крепнет.
— Ты же собирался уходить. — Ной, наконец, отрывается от уха Саманты и смотрит в упор на меня.
— С чего бы? Я только пришел, — хмыкаю я, приподнимая бровь.
Сэм отступает на шаг, позволяя нам с Брентоном в полной мере радоваться долгожданному общению, и удивленно переводит взгляд от одного к другому.
Если минуту назад, как сказал наш единственный зритель, воздух искрился, то сейчас он по меньшей мере охвачен заревом зарождающегося огня.
Улыбка на его лице становится наглее. Уверенность в своем превосходстве и безнаказанности он обрел еще после истории с моей попыткой сломать ему челюсть.
Я пришел на работу к матери на следующий день после памятной встречи в кафе, где от драки меня удержало лишь чувство стыда перед парнями, в компании которых я собирался обедать, и разговор с Ноем закончился кулаками на его лице.
Это был первый и последний раз в моей жизни, когда я заступился за женщину. «Мальчишеский поступок», за который мне едва не пришлось отвечать перед законом. По настоянию матери, кстати.
Правда, заявление от пострадавшего забрали спустя неделю, и Оливия отправила мне скупое сообщение о том, что это было сделано в воспитательных целях.
Удивительно, что со временем справляться с копившейся внутри яростью стало легче. Но больше поражает то, что сейчас причиной проснувшейся внутри стихии оказалась не мама.