Обсудив что-то с Брентоном, она, наконец, обращает на меня внимание. Старательно выдавливает из себя улыбку и неуверенно спрашивает:
— Ну что, последний?
Последний что — дубль или поцелуй?
При взгляде на покрасневшие губы и с трудом различимый румянец на скулах я понимаю, что ей это не так безразлично, как она старается показать.
— Тебе решать.
Режиссер с оператором ненадолго зависают у камеры, решая, стоит ли начинать съемку сначала или можно обрезать предыдущую запись на моменте моих попыток открыть дверь решетки. К радости «охранника» , на сегодня его работа закончена.
Со звуком хлопушки я возвращаюсь к заученным до автоматизма движениям. Отворяю замок, шагаю к измученной пытками пленнице и первым делом освобождаю ее от оков. Сэм падает мне на плечи и бормочет в воротник свободной рубашки:
— Подвесить бы сюда на пару часов самого Брентона.
Мне приходится приложить усилия, чтобы сохранить на лице выражение беспокойства, но тело начинает потряхивать от сдерживаемого веселья. Я очень живо представляю себе скованного кандалами Брентона и для полноты картины мысленно запечатываю скотчем его шибко говорливый рот.
Но съемка все еще продолжается, и нужно вспоминать, что там по сценарию. Я с досадой разжимаю руки, отрываю Саманту от груди и прислоняю к каменной стене. Повторяя фокус с корсетом, дарю ей возможность свободно дышать, затем стягиваю капюшон и зависаю взглядом на волосах. Не знаю, что с ними сделали стилисты, но сегодня они выглядят еще лучше, чем обычно. Густые мягкие волны шелком струятся между пальцами. Я вглядываюсь в ее лицо, пытаясь понять, чем для нас закончится этот поцелуй. Прихожу в себя, только когда Сэм осторожно тянет меня ближе, давая разрешение.
Руки охотно подхватывают девушку за спину и прижимают к телу. Я целую ее, одновременно хватаясь пальцами за шнуровку платья. Останавливаюсь, чтобы перевести дыхание. Платье скользит по плечам, падает на пол, и Сэм остается в невесомых складках зеленой ткани. Такой же яркой, как ее глаза. Мы вновь тянемся друг к другу и возвращаемся к поцелую. Я пытаюсь отвлечь голову посторонними мыслями, чтобы остановиться, когда режиссер даст команду, и в то же время понимаю, что слишком сильно хочу уйти отсюда. Сейчас же. Послать все нахрен, взять ее за руку и потянуть за собой.
С этим напряжением нужно что-то делать.
Чувствую легкую дрожь под пальцами. Сэм крепче хватается за мои плечи, осторожно прихватывает губу и углубляет поцелуй, от чего звуки вокруг превращаются в гул, сквозь который все же доносится слабый возглас режиссера:
— Снято!
Круто. А теперь можете всей дружной толпой валить отсюда к чертовой...
Мать твою!
Макдугал, ты охренела?!
Сэм
Лицо Хорнера — эталон невозмутимости, но по глазам видно, что все эти декорации, съемки и стафф задолбали его настолько, что скоро он перестанет понимать, где находится. Ну поцелует Алекс меня на глазах кучки зрителей. Мы делали это в куда более приватной обстановке. К черту волнение, Сэм! Соберись!
Веки закрываются со звуком начала нового дубля — мне предстоит открыть их только после высвобождения из кольца тесного корсета.
Рыцарь шагает к Деве, история с выверенной точностью повторяется.
Знакомый треск разрываемой ткани, шелест стянутого с волос капюшона. Осторожное касание губ перерастает в уверенное скольжение, когда я поднимаю руки к его волосам.
Какого черта они такие густые? И почему в его руках мне так... комфортно? Секунды спустя я уже чувствую ткань под ногами и прислоняюсь к стене, чтобы удержаться. Не расползтись бесформенной лужей, в которую меня раз за разом превращает его дьявольский рот, вытягивающий остатки стыда через эрогенные зоны. Какой уж тут стыд, если в момент прозвучавшей команды режиссера я четко слышу голос собственных мыслей: «Уйдем отсюда!»
Внутри не комок — водоворот, торнадо, цунами. Меня захлестнуло настолько, что тело трясет, и я едва справляюсь с дрожью в руках. Я еще осознаю, что пора остановиться, но продолжаю медленно перекрывать себе пути отступления. Что будет с нами, когда поцелуй закончится? Что будет с тобой, Сэм?
Когда его пальцы поддевают край легкой ткани и касаются кожи чуть выше колена, из горла против воли вырывается глухой стон. И только звук собственного голоса приводит меня в чувство. Отрезвляет так живо, что руки спускаются с плеч Хорнера, ложатся ему на грудь и... с силой отталкивают расслабленное тело.