– А у вас, что родственники есть здесь, – не нашлась ничего лучше, чем просить это, она.
Задумчиво потирая подбородок и, уже более откровенно разглядывая ее, Лейбман ответил:
– Повторяю в третий раз. Маша, я приехал сюда ради вас. Ради вас лично и больше не по какой другой причине.
– Хм, – произнесла она, смущаясь больше. – А где вы будете спать?
– Это флирт? – усмехнулся Лейбман.
Маша, вскочив на ноги, попыталась выбежать с веранды, благо затеряться в траве практически в человеческий рост у нее не составило бы труда, если бы Лейбман не оказался проворнее и не вырос у нее на пути.
– Маша, я вас напугал или смутил, простите, – тихо проговорил он.
– Нет, что вы? – пролепетала она не оставляя попыток сбежать. – Просто… мне тут надо… срочно… сделать.
– Так давайте я вам помогу, – улыбаясь, предложил он и Маша, заглядывая ему в глаза, на миг растерялась, а потом ответила:
– Ну смотрите, товарищ Лейбман, вы сами и напросились.
«Что он хотел сказать, повторяя эти фразы так часто и настойчиво?» Другие мужчины в жизни Маши, были более настойчивы и изобретательны в своих признаниях и ухаживаниях, но не один из них, признаться, не делал уборки в ее доме, нацепив старый мамин передник и переодевшись в великоватые ему вещи бывшего мужа.
17.6
Маша не знала, почему по-прежнему чувствует в его обществе себя немного скованно. Она прекрасно осознавала, что она, больше не зависит от этого жестокого доктора, который, к слову, все же вылечил ее, и попросту могла послать его ко всем чертям. Имела право, кстати говоря, но вместо этого она зачем-то пригласила его в дом, нагрузила работой и искренне потешалась, когда он что-то делала не так. И хотя она не была готова себе признаться, по крайней мере, не в первый же день, что она наслаждалась его обществом, а больше даже, наверное, возможностью подшучивать над ним.
– Скажите, Лев Яковлевич, а вы всегда ухаживаете за девушками так?
– Как так? – не понял Лейбман, поддерживая стремянку, на которую Маша забралась, чтобы смахнуть пыль со шкафа.
– Ну как так. Запугиваете сначала, а потом добиваете своей настойчивостью.
– А вы предпочитаете тех, кто горы золотые обещает в минуту физической близости, – спросил Лейбман ровно.
Маша обиделась, слезла с лестницы, и отошла в другую часть комнаты и уже оттуда сказала:
– Уходите, я не хочу вас видеть. Эти слова – удар ниже пояса.
Лейбман направился было к двери, на которую она настойчиво указывал рукой и, остановившись на выходе, сказал:
– Я не буду извиняться, потому что это правда. Но если вас всегда привлекали мерзавцы, почему бы вам не заинтересоваться человеком, который вас чуть с ума не свел за несколько недель?
Маша внимательно на него посмотрела и сказала:
– Вы меня вряд ли сможете заинтересовать, потому что ваши действия были продиктованы холодным расчетом, а не страстностью и эмоциями.
– О, – многозначительно откликнулся Лейбман. – Вы даже не представляете себе, Мария Юрьевна, какими могут быть страстным люди, чьи действия на первый взгляд продиктованы лишь холодным разумом.
Маша не нашлась, что сказать и уборка продолжилась.
– Ну хорошо, – выпытывала она, когда они принялись за посуду в серванте. – А если бы вы не лечили меня, а увидели на улице или в гостях у знакомых. Как бы вы себя повели?
– Не знаю, – пожал плечами Лейбман, казалось, не существовало в мире вещи, которая может его вывести из себя или хотя бы заставить волноваться, – пригласил бы вас, наверное, на свидание куда-нибудь в парк или в кафе.
– Как банально, – деланно зевнула Маша, прикрывая рот рукой. – Сразу видно опыта в таких делал у вас немного. Мне бы не понравилось.
– Откуда вы знаете? – уверено заметил Лейбман. – Вы же не пробовали.
«Он излишне уверен в себе», – резюмировала Маша, вместе с тем понимая, что от уверенности этой у нее захватывает дух, а не охватывает раздражение.
– Скажите, а вот по долгу профессии, – поинтересовалась она, когда они взялись за подушки и покрывала. – Вы ведь наверняка составляли мой психологический портрет и представляете, какой тип мужчин мог бы меня заинтересовать.