–Так отпусти меня. Видишь же, что лечение бессмысленно. Так чего тратить деньги и силы?
– Ты же знаешь мой ответ, – тихо проговорила Женя.
– Знаю, ты просто боишься, что я расскажу маме и Леське о том, какая ты на самом деле. О том, что Лесина любимая тетечка-благодетельница увела ее папочку, разрушила чужую семью. Боишься?
– Боюсь, – призналась Женя. – А ты настолько жестока, что причинишь эту боль своей дочери только для того что бы досадить мне?
– Да не тебе дура. Я просто терпеть не могу вранье. Видеть не могу, как ты строишь из себя праведницу, хотя на самом деле ты насквозь гнилой человек. И я хочу, чтобы об этом знали все твои друзья и близкие.
– А я хочу, чтобы наши с тобой близкие просто были счастливы, – сказала Женя, подходя к двери и попросив ее выпустить.
– Что уходишь? Бежишь? Значит я права, – орала ей в спину Маша, но Женя даже не обернулась.
– Буянит? – улыбнулся санитар.
– У нее на это есть все основания, – тихо и устало ответила Женя. Насмехаться над сестрой она не даст никому, по крайней мере, не в ее присутствии.
– У всех у них есть на то свои основания, – философски ответил молодой парень. – Только они у каждого из нас есть, что же нам теперь всем вести себя подобным образом?
Женя не нашлась что возразить, а когда проходила мимо столика дежурной медсестры, та сказала, что Лев Яковлевич хотел ее видеть.
3.3
Не чувствуя в себе силы на еще один длинный и обстоятельный разговор, Женя слабо кивнула. А вдруг получится? Вдруг есть еще какой-то невероятный способ неизвестный официальной науке. Но понимала, что глупо на это надеяться, наверняка у главврача были очередные предложения по вливанию средств в клинику.
– Добрый день, Евгения Юрьевна, – приветствуя Женю в своем кабинете из-за стола, Лев Яковлевич обошел его и подал ей руку.
– Здравствуйте, Лев Яковлевич, – улыбнулась Женя. – Я же просила, просто по имени.
– Как будет угодно, – учтиво кланяясь, произнес он и указал рукой на два кресла, стоящих друг напротив друга, дождался, когда сядет Женя, потом сел сам.
– Есть новости? – с надеждой в голосе поинтересовалась она.
– Увы, лукавить не буду, – развел руками Лейбман. – Химической зависимости нет, но остается психическая. А вы же понимаете, что при такой тяге к саморазрушению и самонаказанию химическая зависимость выработается в первые несколько дней.
– Что вы сказали? – уточнила Женя. – Тяга к саморазрушению? Мне не показалось?
– Все верно. Понимаю ваше удивление. На самом деле тяга к саморазрушению изначально естьт у всех зависимых, но тут ключевым будет все же тяга к самонаказанию. Мария Юрьевна не может себя за что-то простить и использует все ей доступные способы для наказания.
Женя нахмурилась. Такую теорию, а проще говоря, чушь она слышала впервые.
– Извините, Лев Яковлевич, – вежливо улыбнулась она. – Позвольте с вами не согласиться. Маша напротив, демонстрирует яркую агрессию, особенно в отношении моей персоны. Всячески подчеркивая, что в происходящее с ней – моя вина.
– Вот именно. Вы правильно выразились, Женя, Мария Юрьевна именно что демонстрирует, но на самом деле старается отодвинуть вас как можно дальше, чтобы вы не мешали ее саморазрушению, целью которого стоит самонаказание.
– Но почему она тогда просто не покончит собой? – удивилась Женя, чувствуя, как холодок пронесся по ее коже от этих слов.
– Это слишком просто. Я когда только пришел к выводу о самонаказании просил усиленно наблюдать за Марией Юрьевной и даже ограничить ее перемещение по клинике до минимума. Но понаблюдав, пришел к противоположному выводу: самоубийство в ее случае – это слишком просто. Это даже больше не наказание, а избавление от наказания.
Женя хмурилась, силясь понять.
– Марией движет сильнейшее чувство вины и, чтобы заглушить его, она употребляет алкоголь. Напоминает о ваших промахах она не для вас, а для себя, чтобы таким образом снизить давление собственно груза ответственности, она и из клиники никуда собственно не рвется. Система безопасности имеет несколько лазеек и Мария Юрьевна о них знает, я специально позаботился, чтобы она была в курсе. Но она не предпринимает никаких попыток сбежать. Заточение здесь для нее тоже своего рода наказание, не такое как алкоголь, но так же медленно и уверенно достигающее своей цели.
– Но почему Маша может испытывать это чувство вины? По какой причине? Пить она начала спустя пару лет после того как от нее ушел муж, оставив одну с ребенком. Да и не похожа Маша на вечную виновницу. Она всегда такая веселая и позитивная, это я себя привыкла есть поедом.