Глава 10
Маша.
Слепцова Мария Юрьевна уже давно привыкла к своему положению в клинике Лейбмана и даже в какой-то момент стала получать от вынужденного заточения удовольствие. Странно, не правда ли? Алкоголь, как основной способ забыться всегда был в фаворе у слабых, а теперь, чтобы забыться Маше помогал троллинг окружающих и близких, хотя в таком расположении духа она была не всегда.
Когда Маша поняла, где оказалась и чьей вине, ею овладела ярость, и благоприятной почвой для этой ярости стал собственно алкоголь. От химической зависимости Машу избавили быстро. А что толку? Ведь если у нее появлялась хотя бы какая-нибудь возможность, она выпивала.
Слепцову забавляли попытки врачей той или иной клинки лечить ее разными методами, среди которых: подшивание, кодирование, гипноз, психотерапия и даже различные нетрадиционные способы. Маша не удивилась бы, увидев в очередной клинике шамана с бубном. Все они воспринимали ее как низший сорт, как человека, который не справился, сдался, упал на дно. Маша же, к слову, только на фоне сестры выглядела такой вот улыбчивой простушкой, а по натуре была далеко не дура. И мать и отец, которого она совершенно не помнила, отличались высоким интеллектом, вот и Маша внимательно изучала каждую клинику, в которой оказывалась (персонал, методы лечения, руководства, слабые места в системе безопасности). В одних работали дилетанты, которые громкими названиями и рекламой прикрывали свой полный непрофессионализм в выбранной сфере бизнеса, другие были построены по образцу советских психушек и выглядели, кстати, тоже не лучше, а методы лечения так и вовсе. Трудотерапия, например, была одним из самых мягких и лояльных. Странный подход. Алкоголиками вряд ли становиться от лени. Ну, по крайней мере, Маша была в этом уверена.
В отличие от остальных, Лев Яковлевич Лейбман, по ее мнению, знал свое дело, и Маша даже прониклась к нему некоторым уважением. Психолог по образованию, он получил блестящую практику за границей, работал исключительно с зависимостями, кроме того отличался хорошими управленческими качествами, позволяющими ему виртуозно подбирать персонал. Так и к некоторым сотрудникам клиники Лейбмана Маша относилась очень хорошо, стараясь вести себя смирно в их рабочие смены и не подставлять своими выходками. Как ни странно, но после всех предыдущих медицинских центров, сбегать из которых было вполне себе приятным занятием, в клинике Лейбмана она прижилась и чувствовала себя порой, как на курорте.
Первое время ей ставили капельницы, кололи какие-то витамины и другие восстанавливающие препараты. Маша, конечно, смеялась такой наивности. А смысл? Как говориться мы все умрем, только кто-то раньше, а кто-то позже. И хотя Слепцова не собиралась в ближайшее время покидать клинику, была уверена, что случись это, она отметит событие бокальчиком чего-нибудь крепкого.
Большую часть времени она проводила в своей не роскошной, но уютной палате. Три раза в неделю у нее были сеансы с самим Лейбманом, так же поначалу ее навещали родные, но вскоре осталась одна Женя. Общение с сестрой доставляло Маше великое удовольствие, хотя по их диалогам не скажешь, что это было так. Все началось слишком неожиданно, так что в буквальном смысле выбило у нее почву из-под ног.
Следующим утром после визита дочери, состоялась беседа с Лейбманом. Раньше они разговаривали в его личном кабинете, но на этот раз ее пригласили в комнату для посетителей. Что уже было странно.
Когда Маша вошла, Лев Яковлевич уже ожидал ее за столом, приняв расслабленную позу. Больше всего на свете, за исключением некоторых конкретных личностей, Маша не любила сдержанных и уравновешенных людей, наверное, потому что сама не такая, вывести ее из себя ничего не стоило, а сестра и мать напротив, были бесчувственными статуями. «Видимо, поэтому ни у той, ни у другой мужика так за всю жизнь и не появилось, – любила ядовито отмечать Маша. – Соблазнить ведь некоторых ничего не стоит, вот удержать, задача посложнее». Хотя сама Маша со всей своей страстностью этого тоже не смогла.
На встречах с Лейбманом Слепцова изо всех сил старалась ввести его из себя, и каждый раз терпела фиаско на этом пути, либо ее усилия были недостаточными, либо, Лев Яковлевич был еще более бесчувственный чурбан, чем ее родные.