– Так надо дождаться, когда год после смерти Гали будет. А тогда уже можно и свадьбу играть. Так, что давление будем измерять?
– Будем. Кстати о Гале. Ты мне Марина, вот что скажи. Чего это ты видела в тот день такого, что никто не увидел.
– Видела, Михал Михайлович, а вам, что за дело, – Марина стояла у большого стола, вытаскивая медицинский манометр из кожаной сумочки.
– Как чего, я тоже свидетель всего происходящего тогда, хочу сверить с моими показаниями. Так ли всё было, как я говорил, или тебе что-то померещилось с перепугу.
– Да, что такое с вами? – Марина медленно стала отходить от стола, пугаясь надвигающейся фигуры участкового и его злобного взгляда.
– Что же ты видела?
– Я видела, как вы входили в дом Галины, почти сразу после выстрела.
– Ладно тебе. Говорю же я, ты напутала что-то. Не сразу я вошёл. Не было меня у дома во время выстрела. Понимаешь?
– Не было, значит, не было, – от волнения у Марины дрожал голос, – успокойтесь, вам надо давление измерить.
– Успокоиться? Это вас всех надо успокоить. Твари вы неблагодарные, –
Марина сделала ещё шаг назад и села на диван.
– Вам плохо, сядьте, – сказала Марина, увидев, как участковый одной рукой схватился за сердце, другой облокотился на спинку стула.
– Сесть? Нет, в тюрьму я не сяду, – вдруг он схватил с дивана небольшую подушку, лежавшую рядом с Мариной и, накрыв ею, лицо бедной женщины сквозь зубы зашипел:
– Это всё ваша гадалка виновата! Из-за неё вся моя жизнь кубарем вниз полетела! Я её слышишь, я её убил! И не жалею об этом.
Я, услышав возню в большой комнате и слабые хрипы Марины, рванула из шкафа, но запуталась в вещах, зацепившись каким-то образом своим свитером за вешалку. Пока я выпутывалась из вещевых пут, Марина пыталась отчаянно сопротивляться. Вбежав в комнату, я увидела, уже обмякшую, беспомощную Марину. Мне хватило секунды, чтобы схватить что-то тяжёлое, что попалось мне под руку. Этим предметом оказался медный подсвечник с распятием, который стоял под полочкой с иконами. Схватив его, я шмякнула по красному от напряжения затылку Михалыча.
– Господи Марго, ты же ему голову проломила, – закричала вбежавшая в комнату Рая.
Онемев от испуга, я не двигаясь, стояла, всё ещё держа в руках орудие усмирения. Рая подбежала к дивану и быстро передвинула сражённого мной участкового, который всем телом навалился на Марину.
– Мама, мамочка, – в комнату влетела Марианна, – она не дышит, вы видите, она не дышит!
От её крика я пришла в себя. Почему-то я положила подсвечник на стол плашмя, а не поставила его, как положено и кинулась к Марине.
– Рая, вызывай скорую помощь, – приказала я свахе, – Марина, я буду делать ей искусственное дыхание, а ты открой матери рот и воздух, ей воздух нужен! Чего стоишь, рот в рот быстро делай!
– Я вызвала «скорую», пока бежала, так и знала, что до смертоубийства дело дойдёт, а заодно и Андрея вызвала. Они с группой скоро приедут. А что это приклеено скотчем? – Рая показала на пустотелое дно подсвечника.
– Рая, это вторая флэшка. Всё верно! Вот и распятие, которое искать надо было не в доме Гали, а у тебя Мариночка.
– Маргарита Сергеевна, как вы думаете, что на ней? – спросила Марианна.
– Скорее всего, запись убитой Борисом цыганки Екатерины. Он же её брата убил, а потом её же и шантажировал. Всё денег ему мало было. Поэтому она переехала в Испанию. Но к сегодняшнему делу это не относится. Но эта флэшка прибавит к сроку Бориса ещё несколько трудных лет тюремного заключения, – ответила я ей.
Скорую и оперативную группу ждать пришлось достаточно долго. За это время мы смогли привести в чувства Марину, обработать рану и для безопасности привязать к стулу бельевой верёвкой участкового, немного прийти в себя и нагреть чайник, чтобы за чаем совсем успокоиться от перенесённого стресса.
– Михалыч, вот ты скажи, на кой ляд ты Галину застрелил?
Рая налила в чашку горячего чая и поставила рядом с участковым.
– Пейте Михаил Михайлович, – предложила ему еле говорившая и ещё не отошедшая от всего Марина.
– Маринка, ты прости меня, я не со зла на тебя кинулся, потемнение на меня нашло, вся жизнь верх дном перевернулась, – Михалыч закрыл лицо руками и заплакал. Немного успокоившись, он обратился к нам, – вы бы мне девчонки чего покрепче налили, когда теперь мне выпить придётся. Зря вы меня к стулу привязали, я и так не убегу. Не могу больше с таким грузом жить. Лучше уж тюрьма, хотя до освобождения, я точно, не доживу.
– Ты Михалыч, даёшь! Доживёшь, ничего Аня твоя передачи носить тебе будет.
– Не, не доживу. Ну, дайте выпить, душа горит!