Я помнил, что проснулся с криком, чем до смерти напугал Шуру.
Когда я ехал в троллейбусе на работу, по привычке показывая контре кредитку вместо проездного (она кивала и оставляла меня в покое), я вспомнил, что же напугало меня так...
К концу сна я научился смотреть ближе/дальше, будто подкручивая настройку бинокля, и решил посмотреть на мир за той самой дырой. И увидел море...
Оно было мертвым и грязным, это море, и по волнам прыгали льдинки. Я с грустью вспомнил, каким оно было раньше (будто бы я его видел!). Я вспоминал себя ребенком... как я купался в теплых волнах... как играл на берегу... И вдруг моя память набрела на такое воспоминание, которое все перевернуло в моей душе: вырастающий над морем белоснежный атомный гриб... вот он тянется вверх, к самому солнцу, пронизывая облака... а вскипевшая вода поднимается у берега гигантской волной... а потом... крысы... орды обезумевший крыс...
Я хотел закрыть глаза руками и не мог: у меня просто не было рук... Я зажмуривался, но второе зрение показывало картины еще более ужасные... Я не мог даже кричать...
Разве сны бывают такими? Такими реальными, такими продуманными до мелочей? Нет! Я видел другой мир, и уже не удивлялся этому. Я просто хотел разобраться, зачем. Почему и как я опрокинул стену, разделяющую два мира? Могу ли я быть там, когда не сплю? Приходить и уходить по своей воле?..
Спорим, на нашей планете нет человека, который мог бы мне ответить на эти вопросы...
Хотя... вот поспорил с самим собой и тут же понял, что такой человек есть... только это все равно не имело смысла, потому что найти его среди шести миллиардов - шанс весьма и весьма небольшой... особенно, если конкретно не знаешь, кого искать...
Глава девятнадцатая. Двеллеры.
Над Убежищем вставало солнце. Каяла стояла лицом к восходу, среди снега, окрашенного им в цвет крови. Она сама не знала, почему не спалось ей всю ночь; почему рассвет звал и манил ее к себе. Будто бы неизвестная сила, ждавшая своего часа столько лет, решила проснуться и позвала посмотреть на восходящее солнце...
...Боязливо, так и не научившись доверять внешнему миру до сих пор, из Убежища выходили двеллеры - его жители. Мало молодежи, мало стариков. Детишек раз, два и обчелся... В основном люди, возраст которых определить невозможно, а в таких случаях говорят: тридцать лет... бледные, худые; в довоенной одежде, починенной крысачьими заплатками... Они щурились на солнце и расходились по своим делам. Их ждали поля и осиротевшие на ночь кузня, школа и лавки... Тихие. Даже слишком. Очень, очень молчаливый народ. Как будто и не нужно им было общаться обычным для людей способом - произнося слова...
Каяла думала о своих детях: Раю и Нефью она считала своими детьми. Других у нее не было... может быть, и были в эру тьмы, но не дожили до сегодняшнего дня...
Где они сейчас, неразлучные спорщики? Они ушли, потому что в них однажды тоже что-то проснулось, как сейчас в Каяле. Бессловесное знание, куда идти и что делать...
К вечеру Каяла собрала рюкзак и договорилась с заезжим торговцем, чтобы он подбросил ее до ближайшего города. Просить довезти ее туда, куда зовет сердце, было бессмысленно: для него Храм, Радость - нечто легендарное, что может быть да и есть на свете, но только далеко за пределами карты.
Торговец согласился, он даже не спорил. Хотя что-то в этой женщине непонятного возраста пугало его. Наверное, глаза, в которые невозможно прямо смотреть.
Он пытался заговорить с Каялой; скорее, чтобы развеять свои непонятные страхи, но встретил ледяную стену.
В ней было что-то страшное. Что-то нечеловеческое. Демоническое, если хотите. Страх, царящий в гнетущей тишине мертвых городов и заброшенных подземелий. Парализующий; от которого не убежишь, да и не подумаешь бежать...
"Скорей бы доехать и забыть о ней!" - думал несчастный торгаш... Он не понимал, как это он вообще согласился везти ее, да еще и ехать в сторону, совершенно противоположную той, куда он хотел попасть...
Глава двадцатая. По ночам...
Обтаявшие, лишь кое-где припорошенные мокрым снегом стеклянные горы в предзакатных лучах выглядели фантастично. Невероятная масса волнистых наплывов цвета коричневого бутылочного стекла с золотистыми прожилками... взрывы, гремевшие здесь превратили груды песка в настоящее произведение искусства...
Когда-то через горы проходила тропа. Там, где наплывы были более плоскими и их надежно покрывал снег, по которому не скользили ноги. Но тропу стоптали в ледяную дорожку много лет назад. Ив, отец Миха, рассказывал, как летел с нее вниз со свистом... Она так и осталась, эта дорожка. Лед льдом. Вечно подтаивает и замерзает обратно, становясь еще более скользкой и гладкой... К тому же, на снегоходе по ней пробраться нереально. Можно только объехать горы... Причем с любой стороны: можно ближе к морю, а можно по стеклянной равнине. Они выбрали второе, завороженные красотой ало-рыжих гор - словно кубики льда в стакане с закатным маревом...