Мои ощущения от встречи с мирным атомом передать невозможно, скажу только, что первое время мне было фантастически паршиво. Не больно, а именно паршиво – именно на такой эффект рассчитывала мать всех вампиров, судя по мерзкой ухмылочке и елейному тону, которым она осведомлялась о моём самочувствии. Думала, я испугаюсь того, что происходит с моим телом, захнычу и запрошусь к мамочке, забыв обо всём на свете. Но я упрямо молчала, а позже, когда ощущения немного притупились, даже начала получать удовольствие: высунуть нос на холодный воздух, пока тело нежится в тёплой воде, а голову окутывают клубы пара – такое блаженство!
Но моё счастье длилось недолго: когда дозиметр перестал истерить, мы отправились домой в закрытых свинцовых ящиках. Не первый класс, но я стоически выдержала очередную подлянку. Что до Мары, кто бы мог подумать, что изнеженная жительница большого города так спокойно отнесётся к спартанским условиям? Причём не мне назло, а с глубоким, искренним пофигизмом ко всему, что происходит с ней и вокруг неё. Помнится, она вся исстрадалась, когда Изабелла сдала в химчистку портьеры из спальни и ей пришлось на время перебраться в другую комнату. И вот я лежу в свинцовой темноте, левая нога затекла, но я не могу пошевелиться, чтобы размять её или дотянуться рукой, и это страшно бесит, а откуда-то слева доносится беспечное пение. Мне пришлось напрячь слух, чтобы разобрать слова:
…Я убиваю себя каждый день
От рассвета до заката с перерывом на кофе.…
Тут самолёт попал в болтанку, я удачно ударилась коленкой о крышку ящику, нога начала отходить, и мне стало не до того.
Нас задержали на таможне (хотела бы я знать, кто и как улаживал вопрос насчёт груза из Англии, подозрительно похожего на пару гробов), поэтому домой мы добрались только через два дня, в разгар уборки. Надо отдать должное Изабелле – растерявшись всего на секунду, она радушно поприветствовала нас и предложила сходить за кофе. Видок у нас был тот ещё: закутанные с ног до головы, я – в чёрное, Мара – в полуночно-синее, в перчатках по локоть и очках на пол-лица мы походили на дементоров. А если снять с головы платок и очки, зловещее сходство только усиливалось. То ли преданная Изабелла предпочла не замечать то, что скрывалось за этим маскарадом, то ли… Мне требовалось срочно выяснить, знает она или нет, иначе я рисковала лопнуть от любопытства.
Когда перетекать с одной кушетки на другую, уподобившись хозяйке дома, стало невмоготу, а моё тело пришло в более-менее приемлемое состояние, я решилась вызвать Изабеллу на откровенный разговор.
– Не помешаю? – я угнездилась в глубоком кресле с высокой спинкой, чтобы на меня не попадал дневной свет. Вид собственного лица в зеркале по утрам до сих пор заставлял меня вздрагивать.
– Ну что вы, мисс Ирис. Я всегда рада компании, – она смахивала пыль с книжных полок и даже не обернулась на мой голос – уже легче.
Библиотека занимала самую большую комнату в доме, на стеллажах от пола до потолка выстроились тысячи книг – к ним Мара испытывала особенную, нежную привязанность. Некоторые из них были такими старыми, что страшно брать в руки – вдруг возьмёт и рассыпется; каждая третья – с автографом автора, хотя половина названий и фамилий мне ни о чём не говорили.
– Изабелла, а ты знаешь, что Мара как бы… не совсем обычный человек?
Метёлка на секунду замерла в воздухе, а потом продолжила деловито сновать туда-сюда.
– Я знаю, что мисс Мара добра ко мне, – мягко ответила она. – И была добра к моей матери. И к моей прабабке. И к будет добра к следующей из рода Ортега, кому выпадет честь работать здесь – к моей дочери или внучке, если Бог даст Кристине дочку.
– Так ты… все они работали у Мары?! – у меня отвисла челюсть.
– Моя семья заботится о доме мисс Мары уже очень, очень давно.
– А вас не смущает, что она... эм-м-м, – «пьёт человеческую кровь», – чуть не сорвалось с языка, но я успела его прикусить, – … что у неё необычные вкусы?