И этот человек упрекал меня в исторической неточности! Мать вампиров стояла на широкой мраморной лестнице: чокер с камеей, чёрное болеро, белый корсет, обтянутый серебряным кружевом, пышная юбка-шлейф в широкую чёрно-белую полоску с алой подкладкой, кожаные легинсы и… высокий атласный цилиндр. Последний приковал моё внимание, и я не сразу заметила в её правой руке короткий стальной жезл, а в левой – часы на цепочке, обмотанной вокруг запястья.
Ловко придумано: как наверняка выделиться среди драгоценных тиар и перьев, если не… И тут до меня дошло, кого Мара напоминает в этом наряде – распорядителя шоу. И в голову сразу закралось нехорошее подозрение.
– Все эти люди, там, – я нетерпеливо махнула рукой в сторону двери, – они вампиры?
– Не все.
– Но они знают, что их окружают вампиры? – я напряглась.
– Ну-у-у… не все, – неопределённо ответила Мара.
– Мы что, будем их есть?
Так вот для чего весь этот фарс с рождественским балом! Я нутром чуяла, что рано или поздно произойдёт что-то подобное и мать всех вампиров – не такая невинная овечка, какой хочет казаться. Рождество я больше люблю или Хэллоуин – чёрт, она ещё и издевается!
– Да что с тобой не так! – горечь в её голосе неожиданно задела меня за живое. – Что за страсть, вечно кого-то спасать?! То смертных от злобных вампиров, то Изабеллу, то толпу незнакомых людей от того, что происходит только у тебя в голове. Себя спаси для начала!
Мара вихрем пронеслась вниз по лестнице, оттолкнула меня, ударив жезлом в живот, и с силой распахнула дверь. А я так и осталась стоять в полумраке, согнувшись пополам больше от изумления, чем от боли – что это вообще сейчас было? И откуда в душе полыхает досада, так что щёки горят огнём? Можно ли расценивать это как заявление, что мать вампиров не собирается превращать праздник в кровавый пир? Она что, правда обиделась?!
Выровняв дыхание, я решительно шагнула на свет – не зря же две недели провозилась с дурацким платьем! Но Мара словно растворилась в пёстрой толпе. Я встала на цыпочки, высматривая чёрный цилиндр: может, стоит найти её и извиниться? Или сначала дождаться десерта и убедиться, что на дижестив не подадут Шериданс с кровью? Коктейль вполне в её вкусе. Но что всё-таки она хотела сказать последней фразой?
– Кого-то ищешь?
– Я, э-э-э… – обернувшись, я потеряла дар речи: передо мной стояла та самая брюнетка с ярко-красными ногтями из первой главы, которую я собственноручно… ну вы поняли. Из брюнетки она превратилась в медно-рыжую бестию всё с той же идеальной укладкой и серым пером в волосах, таким пышным, что тянуло на целую шляпку с вуалью из шёлковых пушинок. Её платье из однотонной, с золотым отливом зелёной ткани с объёмными складками на юбке, корсете и даже коротких рукавах напоминало изысканную фантазию от-кутюр на образ жука-бронзовки. А в открытом, благодушном взгляде не было даже намёка на то, что она меня узнала. Но узнала я и промолчать не смогла:
– Но я же тебя…
– Не ты первая, не ты последняя. Забудем это досадное недоразумение, – она повела точёным плечиком, словно эта тема не стоила обсуждения.
– А как ты…
– Не я, мой супруг. Муж для этого и нужен женщине, чтобы не дать потерять голову, не правда ли? Он у меня золото, – брюнетка – хотя, какая брюнетка, теперь это была леди с пером – с любопытством смотрела на меня поверх бокала с шампанским. – И что Мара в тебе нашла? Интеллектуальные беседы – явно не твой конёк. Ирис, если я не ошибаюсь? Так кого ты там высматриваешь?
– Кого-нибудь… известного, – соврала я, проглотив «комплимент».
– Вот оно что… Смотри! Кажется, это Рильке. Видишь, там, у шоколадного фонтана, джентльмена с усами? Да, точно, это он.
– Кто-кто?..
– Так, понятно, – уверенно осушив свой бокал, леди с пером грациозно уронила его на поднос официанта. – И кого бы ты хотела здесь увидеть? Кого-то конкретного?
– Не то чтобы… – спохватившись, я пустилась в объяснения: – Наверняка среди нас много великих людей. Тех, кого обратили, чтобы они могли продолжить своё… великое дело.
– С великими не всё так просто. Наша вечная жизнь им даром не нужна – у них своё, особое бессмертие. Великими потому и становятся, что умеют ценить жизнь и каждую минуту, отпущенную им, чтобы менять этот мир. Да и от добра добра не ищут, – под моим вопросительным взглядом она продолжила: – Возьмём, к примеру, одного композитора – назовём его господином Би. После обращения господин Би уединился в замке, вознамерившись потратить вечность на создание совершенной сонаты. Он работает над ней почти двести лет и знаешь, чего добился? От звуков абсолютной мелодии инструменты рассыпаются в прах, но господин Би глух, и ему нет до этого дела. Иногда стены замка дрожат, с горных склонов сходит оползень, а в долине внизу случается землетрясение, но он слишком увлечён своим трудом, чтобы замечать такие мелочи. Мара считает, когда господин Би закончит, миру настанет конец.