– Что ты делаешь, когда не можешь уснуть? – спросила я у Мары, одурев от ночных бдений.
– Считаю барабашек.
– Может, барашков?
– Нет, барабашек, – она стояла на своём. – Тут – скрип, там – шорох, тень на стене, блик на окне, сердце ёкнет, в боку кольнёт – и так пока не вырубишься.
Настоящим подвигом для меня стало оторвать задницу от дивана и перебраться на другой этаж. Походы за кофе выматывали до такой степени, что я потом отлеживалась до вечера, задёрнув портьеры и накрыв лицо подушкой. Галдёж птиц за окном, жизнерадостное трудолюбие Изабеллы, которая только что пыль с меня не смахивала, дежурная улыбка бариста в Старбакс и праздность Мары, страдавшей фигнёй по вечерам – всё казалось таким наигранным, фальшивым. К чему кривить душой, тратя на это столько времени и сил? Известное дело, потому что иначе остаётся только страдать от никчёмности собственного существования, бесконечно бессмысленного и беспросветного. Не удивительно, что все они предпочитают лицемерие горькой правде.
Я увидела мир в новом свете – наверное, наконец избавилась от розовых очков. Дом Мары теперь представлялся мне кладбищем воспоминаний: в бесчисленных ящичках и на витринах витрин чего только не было, от игрушечного крокодила с челюстью на верёвочке до винтажных флакончиков парфюма… но ничего, позднее пятидесятых годов прошлого века. Глядя на Мару не скажешь, что она разочаровалась в материальных ценностях, просто держала привязанности на расстоянии – застывшие в янтаре времени, мёртвые, неспособные пробудить мятущийся дух. И ни одной фотографии, можете себе представить? Вообще ни одной!
Но по-настоящему гнетущее впечатление производил на меня письменный стол в будуаре. Из красного дерева, на столешнице – вставки из зелёной кожи с золотым тиснением, на изогнутых ножках с массивными львиными лапами на концах. Изабелле не позволяли прикасаться к нему: Мара сама протирала пыль, раз в месяц полировала дерево, скрупулёзно расставляя по местам песочные часы, пресс-папье в виде филина на стопке книг, вечно пустой лоток для бумаг с ножом для писем и лампу с янтарным абажуром – ничего лишнего. Единственное место в доме, где идеальный порядок царил всегда, а не только сутки после ухода Изабеллы. Всё до мелочей было готово к работе, вот только Мара ни разу на моей памяти не села за него. Дом населяли сотни призраков, но тот, для кого она так тщательно готовила стол, здесь так и не появился и не появится, наверное, уже никогда.
Я успела забыть, куда задевала свой список – искать его не возникало ни малейшего желания. На исходе третьей недели Мара сама его принесла: помятый, со следами от кофейной кружки и шоколадными отпечатками пальцев – похоже, она использовала его как подставку и салфетку одновременно. Раньше я бы обиделась, но теперь плевать я на это хотела.
– Может быть, попробуем инфразвук? Что скажешь? – Мара пробежалась глазами по списку, усеянному пометками.
– А смысл? Вампира нельзя убить, ты сама сказала, – апатично откликнулась я.
– Ну тогда, может, ты хочешь у меня о чём-то спросить? Например, станет ли обычный человек вампиром, если ему перелить нашу кровь? Или ещё что-нибудь в этом духе?
– Э-э-эх… – я вяло махнула рукой, не в силах сформулировать развёрнутый ответ. Да и зачем? Чтобы развлекать мать вампиров своей глупостью? Нет уж, пусть поищет себе другую дурочку на побегушках.
– Что-то ты совсем никакая. Для экзистенциального кризиса вроде рановато, – Мара смерила меня испытующим взглядом. – А знаешь что, собирай-ка шмотки и дуй к Вовчику.
– К какому ещё Вовчику? – обиженно протянула я. Хочет вышвырнуть меня из дома – да пожалуйста, но зачем сочинять какого-то Вовчика?
– К моему старому знакомому. У вас с ним много общего. Пара дней в компании Вовчика, и ты посмотришь на мир другими глазами.
Мара не стала долго меня уговаривать, а просто покидала мои вещи в сумку и вытолкала взашей. Потом, правда, пустила обратно – переодеться и привести себя в порядок, пока она покупала билеты.
– Только не спи с ним, – невиданное дело, Мара провожала меня до самой посадки на самолёт – хотела удостовериться, что я не сольюсь.