– Это… кофе? – вежливо уточнила Мара, пригубив густую чёрную жидкость.
– Да. По крайней мере был им, когда я засыпала его в джезву, – я отпила крохотный глоток и зажмурилась. Эх, как проняло!
А Маре, похоже, не так и противно, раз дело обошлось без сахара, кардамона, перца или горы взбитых сливок – сидит себе, потягивает потихонечку, хотя и морщится.
– А! Так вот ты где! Я почему-то думала, что он в южной части сада, – Мара заметила чёрную мраморную колонну в нише живой изгороди – того её небольшого участка, до которого мне удалось добраться и с грехом пополам привести в порядок. Именно загадочный чёрный постамент, а точнее погребальная урна на его вершине заставила меня три часа сражаться с колючей ежевикой.
– Это один из тех вампиров, о которых ты рассказывала? – я обрадовалась, что Мара первой заговорила о нём.
– Да нет… обычный человек, – последнее прозвучало с какой-то новой, несвойственной Маре интонацией, и я обратилась в слух: – Говорил, что любит меня. Обещал, что найдёт лекарство – да-да, так он это и называл, «лекарство». Словно я чем-то больна, – мать вампиров горько улыбнулась. – Всю свою жизнь потратил на поиски. Знаешь, тогда не было электростанций или искусственных вирусов, но его список был подлиннее твоего. Не понимал, глупый, что любить – значит оставаться рядом. Так до самого конца и не понял это. Зато теперь он всегда со мной.
Я долго разглядывала урну, пытаясь угадать образ того, чей прах в ней покоился: харизматичный красавчик? отчаянный храбрец? Это вряд ли, ведь ему не хватило смелости остаться. Страстный и дерзкий южанин? Или суровый и немногословный сын севера? Каким бы он ни был при жизни, серая базальтовая урна, похожая на слезу потухшего вулкана – всё, что от него осталось.
Когда таращиться на колонну надоело, я перевела взгляд на фарфоровую чашку в своих руках и в разводах кофейной гущи увидела… да ничего там не было, кофе он и есть кофе даже молотый, заваренный и выпитый. Или гадают на чаинках? Нет, но есть же выражение: «гадать на кофейной гуще» …
– Мы никогда не умрём, да? – непроизвольно вырвалось у меня.
– Предположение о неограниченной во времени неизменности какого-либо состояния по сути своей ложно, – глубокомысленно изрекла Мара.
– Чего?..
– Не зарекайся. Умрём как миленькие, куда мы денемся. Просто не сегодня. И не завтра, потому что лично у меня при виде того, что ты наворотила, руки чешутся зафигачить альпийскую горку. Или сад камней, или… о, точно! Живой лабиринт!
– … а ещё можно поставить барбекю или сделать пруд с рыбками, – вдохновенно подхватила я.
– Нет, за рыбками ухаживать надо, – Мара категорично отвергла идею, которую я лелеяла с того самого момента, как расчистила поляну, где мы сейчас сидели, и поняла, что нет ничего невозможного. – Сдохнут, жалко будет.
– А бывают рыбки-вампиры? Может, не рыбки, а животные? Или не вампиры, а оборотни? Если забудем покормить, с ними ничего плохого не случится.
– Ну да, плохое случится с кем-то другим – они и сами прокормятся, – расхохоталась мать вампиров.
Я второй раз закопала джезву в песок, чтобы чем-нибудь занять руки. Мара витала в облаках и, не глядя, подставила чашку для второй порции. Закатное солнце золотило верхушки деревьев, и казалось, что с той стороны – другой мир, полный света и тепла. Где-то рядом заливался соловей, и мне пришло в голову, что не стоит превращать сад в глянцевую картинку: лучше оставить немного колючих зарослей, чтобы птицы могли вить гнёзда и будить меня по утрам своим трелями. И чтобы не забывать, что таким как они есть место в жизни – мрачные и непролазные, но живучие, сколько бы я не старалась.
Похолодало, и я принесла из дома подушки и пару одеял.
– Что, если придётся ждать сто миллионов лет? – иногда я не понимала и до сих пор не понимаю, шутит Мара или говорит всерьёз. Но тогда мне было ужасно важно докопаться до истины: – Нет ни правых, ни виноватых, ни плохих, ни хороших… нет правды, высшего замысла и смысла во всём этом нет… Даже конца нет!