Спустившись с Вивьен на восемьдесят пятый этаж (Милая предварительно просканировала прилегающее к лестнице пространство), я быстро открыл дверь ближайшего бюро (дешевые офисные замки действительно открываются с помощью обычной кредитки всего за пару секунд), после чего мы вновь на некоторое время оказались в относительной безопасности.
Эта кратковременная передышка позволила немного расслабиться и даже провести дискуссию на тему: «Особенности человеческого мышления».
– Знаешь, – без всякого вступления начала Милая, – версия насчет того, что вы тут необузданно темпераментно занимались любовными играми, пока этаж со всех сторон и направлений обильно заливало кровью из свежеподстреленных трупов, может не выдержать испытания на прочность, развалившись, словно карточный домик, при первом же дуновении ветра. Во-первых, бросится в глаза мужской костюм твоей пассии, что уже само по себе подозрительно. А во-вторых, вы оба выглядите скорее как две недавно вытащенные из воды полудохлые рыбы, чем как пылкие любовники. У девушки начисто отсутствует даже скромный макияж, не говоря уже о чем-то более серьезном с точки зрения сексуальности. А охрана Терри Баррела – это все же не сборище тупоголовых вышибал. Не забывай, что человек подобного калибра может позволить себе роскошь иметь в подчинении высококвалифицированные кадры.
– Так что же ты предлагаешь? – раздраженно спросил я. – Прямо здесь и сейчас по-быстрому перепихнуться, чтобы легенда, представленная на суд компетентных органов, не только выглядела, но и на самом деле являлась на сто процентов достоверной?
– Если бы это хоть немного помогло, я бы могла остановиться и на этом варианте. Но вы можете засовокупляться... – чисто машинный сленг, мимоходом отметил я про себя, люди так не говорят, – хоть до потери сознания, все равно это ничего не даст.
Не знаю, как на все это реагировала Вивьен (хотя подозреваю, что в силу ее профессии разговоры подобного рода не казались ей чем-то из ряда вон выходящим), однако меня это всерьез разозлило.
– Милая, ты все же машина, хотя и очень умная. Поэтому тебе никогда не понять завихрений человеческого мышления и логики. То, что тебе кажется странным и подозрительным – секс с женщиной без признаков косметики на лице да еще вдобавок в мужском костюме и в чужом офисе, – легко можно списать на какие-то одному мне известные причуды или, в конце концов, просто больную фантазию. Сейчас одних только извращенцев вокруг развелось полным-полно, не говоря уже о людях с «обычными» отклонениями в психике. Поэтому в данной ситуации охрана, какой бы высококлассной она ни была, не станет углубляться в дебри психологического анализа, чтобы на месте выяснить, насколько правдива моя история. Они отправят нас вниз, к начальству, чтобы оно лично решило, что с нами делать.
– Хорошо, я учту эти соображения в будущем, – ответила Милая после некоторой паузы, скорее смысловой, нежели действительно необходимой на раздумья, – несколько миллионов операций в секунду – вполне достаточная скорость, чтобы просчитывать все варианты мгновенно. – Все дальнейшие планы я буду строить с поправкой на теорию о не совсем здоровой человеческой психике.
– О'кей, договорились. – Я не стал углубляться в тему. – Будем считать, что пауза закончена, мы отдохнули и расслабились, теперь пора переходить к делам насущным. Сообщи, пожалуйста, что происходит на этаже. И когда нам лучше всего выходить сдаваться.
– Трое членов штурм-отряда, отправившихся зачищать левый рукав коридора, в одном из небольших ответвлений, очень неудобном для круговой обороны, попали в тиски нападающих. После непродолжительного боя местные секьюрити реализовали свое более чем пятикратное численное преимущество и, потеряв семерых человек убитыми и ранеными, полностью ликвидировали эту группу спецназа.
Вторая тройка пока еще держится, но, думаю, ото ненадолго. Если в ближайшие тридцать секунд они не пробьются к лестнице, ведущей наверх, их судьба предрешена.
К тому же один из группы серьезно ранен и не в состоянии самостоятельно передвигаться, а это тянет на дно оставшихся двоих. С точки зрения здравого смысла эти двое должны уходить, потому что в противном случае наверняка погибнут все трое вместо одного. Однако, делая поправку на завихрения человеческой психики, могу предположить, что они его не бросят.
– Не в правилах армейского спецназа оставлять противнику своих раненых, – добавил я.
– Судя по характеру повреждений, он умрет через три-четыре минуты.
– Даже если бы они знали это наверняка, все равно попытались бы его вытащить. Тебе, наверное, не понять, что иногда легче умереть, чем всю оставшуюся жизнь жить с невыносимым грузом вины на душе.
– Да, мне этого действительно не понять, Потому что у меня отсутствует эта абстрактная субстанция, в которую люди верят с таким фанатичным исступлением, – согласилась Милая. И без всякого перехода продолжила: – Они только что потеряли тяжелораненого. Его добило прямое попадание в шею.
Я поймал себя на мысли, что описываемые Милой события не воспринимаются мной как реальность, разворачивающаяся где-то поблизости. Это больше походило на прямой репортаж из какой-нибудь горячей точки планеты или передачу из района боевых действий, нежели на рассказ о событиях, имеющих место прямо здесь и сейчас – в этом вот здании. Сегодняшний день был слишком перенасыщен кровью, смертью и человеческими страданиями, чтобы это не наложило определенного отпечатка на мое сознание. Вивьен в этом отношении было намного проще. Она находилась в состоянии автопилота, реагируя только на события, непосредственно связанные с угрозой жизни. Подозреваю, что все остальное просто проходило мимо нее.
– Автоматная очередь, оборвавшая жизнь раненого спецназовца, попала еще и в бронежилет одного из двух оставшихся в живых. – Милая продолжала пристально следить за развитием событий. – Он жив, но потерял сознание. И теперь старший группы (по иронии судьбы это был именно он), использовав последнюю световую гранату, чтобы задержать атакующих, тащит напарника к выходу на лестницу. У него даже могло бы все получиться, если бы прямо сейчас с противоположенной стороны на него не выскочили двое противников...
Я не дослушал окончания этой печальной истории, а, повинуясь какому-то не вполне осознанному импульсу, рывком открыл дверь, одновременно сделав шаг вбок, так что сразу же оказался па линии огня.
Пистолет глухо щелкнул двумя короткими выстрелами, и те двое охранников, которые, судя по всем раскладам, должны были прямо сейчас прикончить командира группы вместе с его бесчувственным напарником, пополнили бесконечно длинный список жертв этого дня.
Лишенные жизни тела еще даже не достигли пола, а я уже повернулся лицом к человеку, который руководил операцией по моему задержанию или ликвидации (в зависимости от обстоятельств).
Я не боялся выстрела в спину: для этого у спецназовца просто не было возможности – бесчувственный напарник, которого он тащил на себе, не позволил бы этого сделать. В данном случае мною двигал, скорее всего, простой интерес.
Наши взгляды на какое-то мгновение встретились, В них не было ни яростных молний, вызванных столкновением двух противников, ни отражения бури эмоций, накала страстей или еще чего-нибудь подобного. В них было просто понимание. Понимание того, что один человек оказал другому услугу, при этом ничего не попросив и не потребовав взамен.
Я сделал шаг в глубь комнаты, плотно затворив за собой дверь.
Командир спецназа совершил последний стремительный рывок и достиг выхода на лестничную площадку, ведущую наверх, к последнему, восемьдесят шестому этажу и крыше, на которой его ждал вертолет, а также подоспевшее через несколько минут подкрепление в виде шести новых полноценных групп.