— Нет, суть не в этом… Ты уж все говори, не бойся. Я неталантлив, Олег!..
— Я сейчас не об этом… Ты пойми, о чем я толкую. В жизни надо ежедневно, ежечасно следовать одному, главному, что считаешь своей целью. Вот так, как Ленин это делал! И сама цель должна быть высокой, понимаешь? — горячо говорил Олег. — Если любишь науку, то ищи в ней для себя высокую цель. Не трать себя на мелочи. Не ищи всяких благ. Знаешь, — совсем тихим шепотом проговорил он, — я часто проверяю себя: а как бы Ленин поступил в том или другом случае, честное слово! Подумать только, как он работал, как трудно было ему в тюрьмах, в ссылках и за границей! А после революции? Сколько он сделал для всех людей на земле! Вот это и есть главное: иметь в жизни высокую цель.
Они снова замолчали. Я никогда еще не видела у Олега такого просветленного лица. Он сидел неподвижно, напряженно подняв голову, и пристально смотрел вдаль. И Анатолий поглядывал на него послушно, как на старшего.
— То же самое и в дружбе, и… — начал было Олег.
— Слушай, мы ведь с тобой дружим, как и дружили? — вдруг каким-то просительным тоном перебил его Анатолий,
— Конечно!
— Но я хочу честно предупредить тебя…
— Ну?
— Таня может вернуться ко мне!
— Ну что ты!.. — рассмеялся Олег. — Неужели ты… ее звал?
— Звал. Потому что уверен — ей со мной будет лучше. Ты только на меня не обижайся, Давай и об этом говорить откровенно,
— На что ж я могу обижаться? Ты человек честный. Ведь я тебя, Толька, двенадцать лет знаю. Смешно было бы мне от тебя какую-нибудь подлость ожидать.
— Подлости бывают очень тонкие… — Анатолий как-то противно засмеялся.
— Тонкие или толстые — все равно подлости! Почему ты вообще об этом заговорил? У нас с нею все хорошо.
— А вот сегодня шеф говорил про понимающих жен… Ты что об этом думаешь? По-моему, у нее по отношению к тебе этого нет, а ко мне — есть! Ты не сердись, я по-честному, как друг!
— Сейчас нет — потом будет. Она не дура.
— Для этого нужно время. Да и потом… Шеф прав: когда-нибудь и ты будешь терпеливым воспитателем, а пока что, мало на него похож. Сколько же ей ждать?
— Мы любим друг друга, понимаешь ли ты это?
Анатолий опять негромко, с едва заметным превосходством засмеялся:
— Как все увлекающиеся люди, ты многого не видишь… Жизнь сложна, а ты в своем однобоком увлечении работой не хочешь ничего видеть, все упрощаешь.
— Это не упрощение, а честность.
— Ладно, ладно. Пусть будет по-твоему. Помни только, что я тебя предупредил!
— Ладно, запомню.
— Ты хорошо понял, что я хочу сказать? Я буду по-прежнему добиваться ее! Всегда и всеми силами!..
— У тебя ничего не выйдет.
— И еще. Ты извини за этот нескромный вопрос: почему у вас до сих пор ребенок… не запроектирован?
— Фу ты господи! — Олег встал. — Пойдем лучше выпьем…
— За ребенка? Или за твое будущее начальствование?
— Вот ты ничего, Толька, не понял.
— Не скажи. Ребенок — это цемент для семьи!
— Слова-то какие… — Олег пошел к другим о чем-то громко спорившим гостям.
Я тоже вошла в комнату, где стоял сильный шум. Я уж решила, что кто-нибудь, выпив, заскандалил, но ошиблась: спорили все о тех же планетарных лебедках. Не зря, видно, Олег ходил тогда к. комитет комсомола…
— Вам-то уж это не к лицу! — позванивающим голосом говорил Вагин Якову Борисычу, и глаза его от злости были совсем темными.
Все Антиповы и Женя стояли вокруг, не было только Снигирева. Яков Борисыч отвечал Вагину спокойно, но лицо его сделалось камен-но-твердым, каким часто бывало при разговоре с Вагиным. Игнат Николаевич с откровенной опаской смотрел на Суглинова, из-за его плеча выглядывала встревоженная, растерянная Полина Ивановна. А у остальных Антиповых были такие лица, каких я еще никогда не видела: решительные и строгие. Только Павел волновался и все хотел что-то сказать, торопился, но Женя останавливала его. Что же все-таки случилось и кто все это начал?..
— Давайте восстановим всю историю сначала, — говорил Яков Борисыч.
— Пожалуйста! — ответил Вагин.
— И ваш отдел, и на заводе знали, что теоретические разработки КПД планетарных передач недостаточны, нуждаются в дальнейшей экспериментальной проверке?
— Ну? — спросил Вагин. — Схему-то лаборатория дала?!
Игнат Николаевич промолчал. Теперь уже рядом со мной стояли Олег и Анатолий, и Вагин быстренько, точно искал поддержки, поглядел на Анатолия, но тот, настороженно, будто что-то решая, смотрел на Суглинова.
— Схему дала лаборатория, против этого никто не возражает, — сказал Яков Борисыч.
— Мы никому не позволим возводить напраслину!.. — Чувствовалось, что у Вагина еще не прошел хмель; может, поэтому и молчал Игнат Николаевич, боялся сказать неосторожное слово?
Николай Ильич, невысокий, сухонький, шагнул вперед, легонько нажал ладошкой на грудь Вагина — тот послушно отступил, — сказал по-хозяйски размеренно и строго:
— Не сепети, паренек!.. За мной полста лет работы, понял? И на исходе жизни я краснеть не буду!
Я удивилась: всегда он просто шутил, точно не придавал большого значения работе, подсмеивался над другими, и — вдруг такое! Да и все Антиповы смотрели сейчас так, что я поняла: шутки шутками, а дело для них — делом!
— Когда лаборатория давала схему, — продолжал Яков Борисыч, — она оговаривала положение центра тяжести водила, так?
— Мы об этом ничего не знали… — растерянно произнес Павел и повернулся к Вагину. — Как же так, Виктор Терентьич?
— Ай, да подожди ты!.. Анатолий Кузьмич, что ж ты молчишь, ведь я с тобой согласовал новое его положение? — спросил Вагин у Анатолия.
— Этого не было, Виктор Терентьич, — отчетливо-ясным голосом проговорил Анатолий.
— Так, так, так… — отчаянным шепотком произнес Вагин, отводя плечо. — За это, знаешь, дружок, морду бьют!..
— С этим успеется, — повторил Олег, как когда-то говорил Анатолию, и заслонил его плечом.
Все смотрели на Анатолия, но он спокойно сказал:
— Вы запамятовали, Виктор Терентьич; такие вещи я обязательно оформляю документом, вы это отлично знаете.
Я видела, что все верили Анатолию. Я и сама верила: такой бы подлости он никогда не сделал!
Вагин, по-рыбьи перехватывая воздух разинутым ртом, обвел всех округлившимися от бешенства глазами. Плечи его судорожно вздрогнули, он резко обернулся, крикнул:
— Вера! Домой! — Пошел к дверям, сбивчиво говоря: — Мы это еще на коллектив вынесем!.. Чернить честных людей!..
— Что же это?.. Товарищи?.. — Вера заплакала, двинулась за ним как во сне.
Суглинов обернулся к Игнату Николаевичу, хотел что-то спросить, но Анатолий опередил его:
— Игнат Николаевич, а при сварке не повело днища новых ковшей?
— Каких ковшей? — замигал Игнат Николаевич. — Не знаю, подождите, не до этого!..
Ага, ведь Вагин говорил Анатолию об этом!..
У Якова Борисыча по-прежнему было холодно-строгое лицо. Он сказал, будто ничего решительно не произошло:
— Лебедки дают тридцатипроцентную мощность от расчетной. Боюсь, что дело здесь не только в искаженном положении центра тяжести водила, но и в сниженном, по сравнению с заданием, классе обработки, в точности монтажа. А, Игнат Николаевич?..
— Что вы! Мы все делаем, как конструктора спустили!.. — начал Игнат Николаевич.
— Подожди, Игнат, — перебила его Лидия Николаевна, подходя к ним и, словно от жары, облизывая губы; Игнат Николаевич с испугом смотрел на нее. — А что ты пьяный только что говорил?
— Побойся бога, Лидия! — крикнула ей Полина Ивановна. — Ведь человек спьяну!
— Молчи, Полька! — крикнул ей Николай Ильич. — Что у трезвого на уме… Говори, Лида!