А может и не отпускать?
— Пойду встречу гостей, одевайся и тоже выходи и не забудь повязку на глаза, пожалуйста. — он чмокнул меня в кончик торчащего из-под огромной ладони носа и встал.
Я потянулась, испытывая иррациональное счастье, встала, огляделась. Простая комната, предназначенная для сна. В противоположном от кровати углу был умывальник за небольшой ширмой, чем я с удовольствием воспользовалась. И поняла, что ночью Дем все же позаботился обо мне. Оделась, привычно завязала глаза и вышла. Здесь была еще одна комната и в ней толпился народ, за открытой уличной дверью бегала ребятня.
Я подошла к Дему, он стоял один и будто ждал меня. Остальной народ соблюдал торжественную тишину, было слышно потрескивание огня в очаге. Женщина, которая вчера причесывала меня, подошла к нам и обняла, радостно желая счастья, здоровых деток. Она сияла, как и ее имя — Сияна.
Я была обескуражена и тихо поблагодарила. Она явно приняла нас за супругов. Потом Сияна отошла к очагу. Народ не расходился, все будто чего-то ждали. Женщина специальными щипцами вынула из очага уголек и положила в расписную глиняную чашу, он продолжал гореть маленьким синим пламенем. Сияна с поклоном и трепетом передала огонек в чаше мне, бормоча слова на местном говоре. Я понимала отрывочно. Что-то про дом, про семью, про детей, про горящий очаг, согревающий души, и что теперь я — жена. Я удивлялась все больше, но все же трепетом в душе приняла чашу с горящим угольком. Было в этом действе что-то непостижимое, даже волшебное, таинственное и правдивое. Жаль, возможности не было заглянуть в глаза Дема, дабы понять что происходит. А торжественность обстановки была такая, что вопросы задать не решилась.
После ее проникновенной речи, народ зашуршал, зашевелился. Все вышли и мы пошли следом, я с чашей в руках. Дем придерживал меня за талию, направлял. Чаша была точно такая, как вчера привиделось в странном сне, бреду, видении, как ни назови, но это было на самом деле, я уверенна.
Мы пришли в самое большое в этом городке здание, находилось оно на возвышенности и мой огонек трепало на ветру, а я боялась, что потухнет, оберегала, прятала. Вспомнился огонек на ритуале с Гаем.
— Это храм. — шепнул Дем, всю дорогу придерживающий меня за талию.
И он был прекрасен. Внутри постарались настоящие художники, стены расписаны потрясающими фресками, а высоко расположенные горизонтальные окна, как и во всех местных домах, сделаны из цветных витражей. Здесь приятно пахло жжеными травами, мятой, медом и песком. Мы подошли к очагу, где тоже горело небольшое пламя, и женщина подала мне щипцы, подсказывая, что нужно мой уголек переложить в этот очаг. Я осторожно переложила из чаши все еще горящий уголек и, оставив чашу, рядом с другими такими же у стены, пошла за женщиной. Мамой, женщину назвать язык не поворачивался.
Теперь мы стояли у постамента, на котором лежала огромная книга. Муж моей наставницы, Керан, взял писчее перо и сделал запись. Писал он старательно выводя буквы, с таким гордым видом, что я спросила у Дема, что он пишет.
Мой дар или нет, но мне почудилось, что Дем смутился.
— Прости, но правду сейчас сказать не могу. Но это очень важная для нас запись. Надеюсь ты простишь нас. — он говорил тихо, а последнюю фразу сказал едва слышно и сжал ладонь сильнее.
Я почувствовала его волнение.
— Но ведь вы мне все скажете, в день когда закончится действие контракта? Без обмана и без утайки?
— Лайна, мы тебя никогда не обманывали, просто много не говорили. Если не могу, сказать, я не придумываю неправды, — говорю откровенно.
Наши перешептывания заметили, но Сияна лишь улыбнулась мне светло.
Мужчина довольно медленно выводил слова на бумаге. Мне даже подумалось, что пишет он не часто.
А когда Керан закончил, обернулся, счастливо улыбаясь, а все в храме стали громко радоваться, пожимали друг другу руки и нам тоже, обнимали и всячески выражали радость. Желали нам много хорошего. К нам подобрались супруги и очень довольные всем произошедшим, повязали нам на головы очелье. Они так и назвали эти самотканые полоски, повязываемые на лоб.
Мне все вокруг казалось странным и удивительным. Ведь эти люди и даже храм были на одной волне, волне благоденствия, радушия и светлой радости. Они буквально мечтали, чтобы мы жили долгой и наполненной жизнью.
Выходила из храма я под сильным впечатлением, еще в храме дар мой перестроился со зрительных образов, на эмоциональные. Вокруг я теперь ничего не видела, но зато прекрасно чувствовала.