Поезд с вагонами для перевозки скота вечером четвертого ноября покатил от станции Зеленика по узкоколейке к Сараево. Едва ли роскошное размещение, даже для мужчин, привыкших к тесной нищенской жизни на подводной лодке. Старые вагоны скрежетали и тряслись через бесплодные горы Герцеговины, а мы пытались устроиться поудобнее, хотя сесть было негде и постоянно докучали паразиты, кишащие в грязной соломе. Но в одном блохи стали плюсом: они не давали нам спать, и так мы уберегли свое скудное имущество от воровства со стороны других беглецов.
В основном они были из австро-венгерских войск с албанского фронта, многие больны гриппом и малярией. Они собирались в группы по национальному признаку, занимали разные уголки вагона и с подозрением следили друг за другом. Вагон перед нашим населяли матросы с одной из последних германских подводных лодок, вернувшихся в Катарро. Они были по-прежнему в кожаных комбинезонах и помимо прочего вооружены автоматами Бергмана. У них было мало общего с нами, кроме обещания пристрелить любого, кто попытается залезть в их вагон.
Немцы тоже держали путь к очень сомнительному завтра на побежденную и голодающую родину, замученную революцией. Но, по крайней мере, их страна существовала, им было куда возвращаться. Если Австро-Венгрия развалилась на части, где теперь наши новые отечества? Я по происхождению чех, но прослужил почти пятнадцать лет в Габсбургском офицерском корпусе, где все оставили национальность за порогом, если можно так сказать. Теперь я автоматически стал гражданином той чехословацкой республики, которую, как сообщали, создали в Праге, или буду австрийцем до тех пор, пока не приму решение? Теперь об «Австрии, потерявшей империю в 1918 году» говорят так, будто это то же самое, что Великобритания или Франция, потерявшие империи поколение спустя.
Но все было совсем не так. Старая Австрия была династией, не страной; империя — лишь большое поместье этой династии; и усеченная часть страны, которая теперь называлась Австрией, была просто той частью поместья, где говорили по-немецки, плюс его столица — как будто Лондон и близлежащие графства отрезали от остальной части Англии, названной «Великобританией», и приказали вести себя как независимое государство. Так или иначе, даже тогда стать подданным Австрии едва ли выглядело привлекательной перспективой. Эти непростые размышления занимали меня несколько часов, пока мы ехали до Сараево, а потом два утомительных дня от Сараево до пересадки в Сиссеке в Хорватии.
Путешествие из Сараево было не намного легче, чем из Зеленики. Как обычно в те, дни поезд был не только чрезвычайно перегружен, но также и изношен, его тянул старый паровоз с лигнитом в топке. В результате при каждом подъеме, которыми гористая местность изобиловала, приходилось вылезать и идти вдоль состава или даже толкать паровоз в гору. На холодные известковые горы Боснии надвигалась зима. Дождь со снегом и холодные ветры насквозь пронизывали изношенную одежду, в морских ботинках мы месили грязь, пытаясь сохранить равновесие, ковыляя вдоль вагонов. Скудные пайки с U26 закончились, мы пытались менять вещи на еду у крестьян вдоль путей. Хотя положение теперь изменилось.
Это было государство сербов, хорватов и словенцев. Австрийские деньги больше не принимались, и никто не радовался беженцам из-под руин старой монархии. Худые как призраки, мы походили на обычных надоедливых бродяг, от которых нужно избавиться как можно скорее, иногда в самом прямом смысле. Ранним утром вблизи Костайницы, на границе Хорватии, Месарош, д'Эрменонвиль и я устало тащились с багажом по очередному склону, на этот раз впереди задыхающегося паровоза. Перед нами на рельсах лежал мертвец. Несмотря на усталость, мы все же не хотели, чтобы его переехало поездом, и наклонились, чтобы оттащить. Это был крупный мужчина в офицерской шинели. Возле путей валялась фуражка, а в центре темного пятна на спине трупа торчала рукоятка солдатского ножа.
— Хорошая шинель, — сказал Месарош, схватив мертвеца за рукав. — Жалко, что порезали. Могли бы хоть по голове бить.
Мы перевернули тело и увидели лицо с вытаращенными глазами. Это был полковник артиллерии фон Фридауэр, покойный муж роскошной фрау Илоны.
Вечером седьмого ноября мы добрались до Сиссека. Прямой железнодорожной линии до Полы не существовало, поэтому мы намеревались сесть на поезд до Фиуме, а затем добираться морским путем оставшиеся примерно восемьдесят километров. Но на переполненной платформе мы прочитали на доске надпись мелом по-венгерски: