— Ужасно, — прокаркал ветеран. — Мятежные собаки эти итальянские моряки, все до единого, венецианское отребье. Радецкому стоило перевешать их в сорок девятом, это избавило бы нас от кучи неприятностей. Я бы передал их Гайнау [18]. Вот это был парень что надо, старина Гайнау. Он только три слова знал по-итальянски: «повесить», «расстрелять» и «сброд». Да и чехи ничуть не лучше, если хотите знать мое мнение.
Генерал забормотал что-то нечленораздельное, и полковник повернулся ко мне.
— Ладно, герр линиеншиффслейтенант, на этом пока все. Будьте любезны выгнать вашу шайку грязных портовых крыс из кустов, в которых она прячется, и ждите тут, пока флот не пришлет за вами плавучую тюрьму. Если вам тем временем что-то понадобится, то можете прогуляться в крепость, где есть станция военно-морского беспроволочного телеграфа. Кажется, у них там есть водоразборная колонка, но не уверен. Всего наилучшего. — Он слегка поклонился, щелкнул каблуками, и приложил два пальца к козырьку кивера, с издевкой отсалютовав мне. — Servitore.[19]
С этими словами оберст повернулся и отдал караулу и оркестру приказ строится в походную колонну и возвращаться в казармы. Вскоре грохот кованых сапог по вымощенным улицам стих, и мы остались на причале одни, если не считать пестрой толпы праздных гуляк, детей, одетых в черное рыбачек и бродячих собак. Мои матросы с пристыженным видом потянулись из кустов giardino publicco, и с горем пополам стали швартовать U-8 к тумбам пароходной пристани.
Ко мне, потупив взгляд, подошел Дзаккарини.
— Простите, герр коммандант, но животы у нас… Останься мы стоять, наверняка навалили бы в штаны…
— Спокойно, Дзаккарини, я все понимаю. Эти неженки-армейские прохлаждаются тут как на курорте, вдали от опасности. Вам ничего не грозит, обещаю. И послушайте, — тут моряки побросали работу и повернулись ко мне. — Это касается всех. Спасибо за то, что вы сделали сегодня утром. К черту муштру и плац-парады — то, как проявили себя вы, вот настоящий пример дисциплины. Вы молодцы, все до единого!
Парни заулыбались и вернулись к работе. Но они были слишком слабы, чтобы управиться, и только при помощи местных рыбаков и их жен нам удалось наконец надежно пришвартовать лодку. Я помогал в этих хлопотах, когда за спиной у меня раздался голос.
— Линиеншиффслейтенант Прохазка?
Я обернулся и увидел перед собой армейского капитана в мундире уланского полка. Мне бросилось в глаза, что он неловко держит правую руку, а ладонь ее затянута в черную кожаную перчатку. Офицер протянул левую руку.
— Рудольф Штрауслер, Третий, эрцгерцога Карла, уланский полк. Я тут приставлен пока исполнять разные поручения, после того как потерял часть руки в Галиции прошлой осенью. Наблюдал за вашей беседой с нашим дорогим командиром гарнизона, и решил извиниться за армейских и поздравить с победой.
— Спасибо, но извинения излишни. Я отдаю себе отчет, что мы, моряки, не слишком популярны у некоторых сухопутных, особенно после того как спасли их гарнизоны от итальянских крейсеров, грозивших разнести их в клочья.
— Вот именно. Мы дали старому болвану прозвище Мортаделла — наполовину свинья наполовину осел. Но вам стоит учесть, что герр оберст фон Фридауэр вообще не слишком расположен к флотским офицерам.
При упоминании этого имени я напрягся.
— И почему же?
— Дело в его жене, как понимаю. У меня младший брат служит на подводных лодках в Поле — Тони Штрауслер, вы его наверняка знаете. Он поведал мне тамошнюю сплетню. Супруга у старого Фридауэра просто смак. Венгерка, как я понял, и без ума от моряков. Похоже, за время отсутствия мужа она брала ночные уроки верховой езды у половины морского офицерского корпуса.
Я почел за лучшее не распространяться на эту тему, потому ограничился притворным возгласом изумления.
— Но тут ничего особенного нет, если верить слухам, — продолжил улан. — Говорят, что из-за нее одного из ваших товарищей-подводников прямо перед войной едва не разжаловали.
— Да? И как было дело?
— А, обычная история. Старый Фридауэр неожиданно вернулся, и тому парню пришлось выпрыгнуть из окна, забыв штаны.
— Но честное слово, за такое со службы не выгоняют. В противном случае весь офицерский корпус императорской и королевской армии расскассировали бы уже давно. За исключением педерастов, естественно.
18
Гайнау, Юлиус (1786-1853) – австрийский военачальник, снискал печальную славу жестокими расправами над итальянскими и венгерскими повстанцами.