Пророчества едва не сбылись одной ноябрьской ночью близ Будуа. Ярко светила луна, холодный ветер дул с вершин Черногории, уже покрытых шапками зимнего снега. Мы лежали в миле от берега, подзаряжая батареи. Мне кажется, я упоминал уже, что подзарядка аккумуляторов — рискованное предприятие для подводной лодки с одним двигателем. В теории, возможно заряжаться на ходу, соединив дизель с валом винта посредством электромотора. Но на практике наш шестидесятисильный малютка не справлялся, и мы вскоре убедились, что меньшим злом будет остановиться, едва высунув из воды палубу, на пару часов, и использовать всю энергию дизеля, закачивая амперы в банки аккумуляторов.
Я предусмотрительно окрасил рубку U-13 волнообразными полосами, чтобы затруднить обнаружение, но все равно облегченно выдыхал, когда стрелка амперметра указывала на «Vollgeladen»[31] и мы могли снова дать ход. Главную надежду я возлагал на то, что мы укрыты в лунной тени высоких утесов Будуа… Внезапно метрах в пятистах справа по борту что-то плеснуло. Дельфин, подумал я, и застыл в ужасе: прямо к нам по воде тянулась фосфоресцирующая линия. Не было смысла объявлять тревогу, поскольку требовалось по меньшей мере полминуты на то, чтобы переключить вал и дать ход. Оставалось только зажмурить глаза и ждать полета на небо. Но взрыва не произошло — послышались только глухой стук, да испуганные крики снизу. Затем раздался скрежет, это торпеда протиснулась у нас под килем, с шипением тысячи змей выпрыгнула на поверхность с противоположной стороны, а затем плюхнулась снова в море и продолжила бесцельный бег во тьму. На трясущихся, как из студня, ногах, я спустился из рубки и обнаружил, что за исключением большой зазубрины в прочном корпусе и нескольких сорванных заклепок U-13 не претерпела иного ущерба. Армейский патруль обнаружил наутро ту торпеду на берегу близ мыса Платамоне. На ней стояло клеймо тулонского военно-морского арсенала, а внутри оказался бракованный взрыватель — сам он сработал, но вызвать детонацию боезаряда не смог. С тех пор разговоры про неудачи прекратились — на деле через пару месяцев наша лодка стала известна под прозвищем «der glückliche Dreizehner» — «везучая Тринадцатая».
И дело не только в везении. Боевые возможности U-13 существенно усилились благодаря установке, в дополнение к нашему 8-мм пулемету «Шварцлозе», настоящего артиллерийского орудия. То была 47 мм пушка, снятая со старого броненосца. Она размещалась на постаменте на полубаке и обслуживалась двумя канонирами, располагавшимися на хлипкой стальной платформе из двух стальных пластин. Поначалу ценность орудия казалась чисто символической, потому как снаряды его весили едва ли килограмм, но в течение последующих месяцев пушка не раз приходилось очень кстати.
Зимой 1915-1916 гг. на нашу долю выпала куча работы у берегов Черногории и Албании. Силы Центрального блока сломили Сербию, и сербская армия, а вместе с ней толпы гражданских, переживала то, что станет одним из самых ужасных эпизодов даже на фоне этой бесчеловечной войны — массовый переход пешком через Балканы в разгар зимы. Предположительно, выступило около трехсот тысяч. Побережья Албании два месяца спустя достигло едва пятьдесят. С прочими покончили голод, холод, тиф и истощение, и многие годы спустя среди жутких скал перевала Дрина грудами валялись черепа и кости. Остатки сербской армии представляли собой такое жалкое зрелище, что главнокомандующий нашим флотом адмирал Гаус отдал приказ не топить корабли, перевозящие этих несчастных солдат на Корфу. Я бы и без приказа не стал. Сербы тащили с собой тысячи австрийских пленных, а во мне до сих пор теплилась надежда, что мой брат Антон, пропавший без вести в Сербии в августе 1914, может числиться среди них.
Уничтожение Сербии открывало перед Австрией множество новых возможностей на Балканах. Горное королевство Черногория просило мира, поэтому мысли Вены начали поворачиваться в сторону Албании — неплохо было бы аннексировать ее вместе с Черногорией по завершении войны. Бедная старая Австрия — даже в пору заката она все еще придерживалась привычки, сделавшей ее некогда великой, и норовила сцапать какое-нибудь королевство или провинцию, пока другие великие державы зазевались. Сейчас такое ее поведение кажется смешным и нелепым — это как если бы престарелый карманник, лежа на смертном одре, норовил бы утянуть часы у священника, читающего над ним отходную. Но пробудившийся у Монархии интерес к Албании означал, что нам придется доскональным образом изучить береговую линию этой дикой, отсталой страны.