Красноармеец Краснофлотец № 21-22 ((ноябрь 1937))

Вс. Вишневский

Рис. В. Высоцкого

Десант с «Авроры». С карт. худ. Богородского.

«Аврора».

РАБОЧИЙ И КРЕСТЬЯНИН

Звенела песня.
На лугу
Кружилась птичья рать.
Мы шли с отцом.
На берегу
Остались ночевать.
Темнела даль.
Шумел ковыль.
Не умолкал певец.
И у костра такую быль
Мне рассказал отец:
— Давным-давно,
Не вспомню день, —
И все не рассказать, —
Погнали нас из деревень
С германцем воевать.
Через поля
И города
Шли прямо на закат…
И вот запомнилась тогда
Мне дружба двух солдат.
Один из них
Был углекоп
И хлебороб другой,
Их породнил в степи окоп
При схватке грозовой.
Они на фронте
Жили так
(Завидно было нам);
И хлеб и горе, и табак
Делили пополам.
Бывало, вспомним
В трудный час
Про жен и про ребят,
Они тут выслушают нас
И вдруг заговорят:
— За что страдать нам
Здесь пришлось,
За что, скажите нам?
За то, чтоб весело жилось
Проклятым господам!
— Они нас Посылают в бой,
Но мы должны понять:
Зачем нам кровью дорогой
Окопы заливать?
И вот я помню
Ночь одну,
Мы шли в кровавый бой,
Один сказал: —
Долой войну!—
Сказал так и другой.
В полях
Шумел ковыль,
Росла вдали заря,
И мы сквозь бури понесли
Знамена Октября…
Отец умолк.
И у реки
Кружился ветерок,
Тянули сети рыбаки
К затону на песок.
Звенела
Песня на лугу,
Шумел зеленый бор.
Пылал на нашем берегу
Немеркнущий костер.

В. Глотов

МАВЗОЛЕЙ

Взяв от Красной площади начало,
Всех ветров крылатей и быстрей
Новый день с «Интернационалом»
Гордо реет над страной моей.
На судах республики качаясь
В заполярной ледяной воде,
Я его восторженно встречаю —
Гимном начинающийся день.
И когда заговорит столица,
За эфиром радостно слежу.
Знаю я:
Опять мне будет мниться,
Что у мавзолея прохожу,
Там, где звезды.
Звезды золотые
Над Кремлем сияют по ночам.
Молчаливо, точно часовые,
Берегут могилу Ильича.
И мечту заветную лелея,
Возбужденный радио-волной
Я хочу под сводом мавзолея
Посмотреть на профиль дорогой.
Он живет и вечно будет с нами.
Никогда Ильич не умирал, —
Вся страна глядит его глазами,
Твердо держит ленинский штурвал.

Ив. Чуев

(Краснознаменный Балтийской флот)

НАКАНУНЕ

Ждут

Над городом глухо бухал большой Исакиевский колокол. В чугунных витых высоких светильниках, в окружении чугунных — и все же крылатых— ангелов, вкруг купола, далеко, на весь Петроград видимые, горели широким, крутящимся на ветру пламенем пасхальные, раз в год зажигаемые огни. С верков Петропавловской крепости размеренными ударами бил пушечный салют.

Мариша, в шубке, в шапочке, после полуночи зашла в помещение Комитета.

Она сговорилась с Иваном сегодня в ночь — на прогулку.

В пасхальную ночь особою жизнью живут городские улицы. Надо же посмотреть, что с этою жизнью сталося в первую после Революции пасхальную ночь.

В залах пусто. Не по-праздничному горят — по одной на комнату лампочки.

Ивана не видно. Хорош! На заседания, небось, не опаздывает.

Присела на стол. Минут десять прошло: Ивана нет.

Мариша нетерпеливо болтала ногами.

Из дальней комнаты — голос. Кто то по телефону кричит. Прислушалась. Товарищ Василий. Пошла на голос.

Он и есть. Стоит у аппарата, трубка в руках.

— Товарищ Василий!

Обернулся.

— Силы небесные! Что вы таким… женихом…

В самом же деле, лицо не узнать: разрумянилось, помолодело, глаза горят молодым, радостным блеском.

— Ленин приезжает… Завтра. Телеграмма.

— Ленин?

Вопрос вырвался криком.

— Василий… Неужели Ленин?.. Прорвался-таки!..

Василий рассмеялся раскатистым смехом. Да честное же слово, его не узнать. Он всегда и на улыбку скупой.

— Старик… да чтоб не прорвался. Завтра, стало быть, будет. Теперь только вот забота — как встретить…

Голос окликнул с порога.

— Ай хороша, товарищ! Сама зазвала, а теперь — даже не примечает.

Обернулась через плечо.

— Ленин приезжает завтра! Иван, понимаешь?

Почему — то сказалось: на «ты». Ну, все равно…

С лица Ивана сразу сбежала улыбка.

— Ленин?.. Ты вправду?..

— Вот… У Василия телеграмма…

Глаза в глаза, и само собой это вышло, без мысли. Поцеловались, крепко. Так, что у Мариши в голове закружилось.

— Сумасшедший… Товарищ Василий…

Товарищ Василий не слышал. И не видел. Он стоял спиной, припав к телефону. Созвониться с Кронштадтом — не такое легкое дело. Хорошо: на телефоне — свои: узнали, в чем дело, соединили сразу же. И с моряками — тоже без задержки.

— Ленин завтра в десять вечера на Финляндском вокзале. Надо встречать.

Аппарат рычит. Василий слушает, улыбка во весь рот.

— Ленин? Обязательно встретим. Как это может быть, чтобы Балтийский флот товарища Ленина да не встретил. Боле того: от имени флота заявляю: чести выставить ему почетный караул балтийские матросы никому не уступят.

— Придется потесниться, товарищ, — смеется в трубку Василий. — О рабочей гвардии вы позабыли?

Голос отвечает, тоже веселый, смехом.

— Ну, перед рабочими посторонимся, так и быть, маленько. Но только маленько. Рядышком.

— А успеете?

Секунду помолчал телефон.

— Дело не простое: ледоход. Сообщения с Питером нынче нет. Но для такого дела — мы ледокол пустим.