— Интересно, какой у них приз в этой игре? — мечтательно проговорил я.— Золотой Голлум, что ли?
Келеборн вместо ответа хлопнул себя по щеке.
Тут над прудом врубили аварийное освещение.
Что нас заметили, я понял сразу — беготня и визг замерли, все как бы повисли в воздухе так, как застал их момент включения света. Потом над Итилиэном пронесся облегченный мат. Экскурсовод, однако, помнил, что он при исполнении, в отличие от голлумов, которые, шлепая ластами по камню, вдохновенно-визгливо крыли нас, перегнувшись через баллюстраду.
— Господа, мы вас чуть не потеряли, — сказал он, маскируя приторно-вежливой интонацией желание нас растерзать. — Не угодно ли проследовать в отель?
— Угодно, — сказал я. — Только лампочку погасите, пожалуйста.
Это вызвало новый шквал брани, причем к спасателям добавились «внучата». Тогда Келеборн встал — воды ему было чуть выше колена, — отряхнулся по-собачьи, вышел на берег к шумящей публике, что-то негромко сказал, щелкнул пальцами — и лампа в прожекторе со звоном разлетелась. Наступила тишина, какой здесь не было, наверное, со времени Пробуждения Людей. Я быстро вылез и оделся, после чего все взяли курс на гостиницу. Экскурсовод недобро поглядывал то на меня, то на Келеборна, но молчал. Молчали и все остальные.
На ужин в отеле «Хеннет Аннун» подавали фирменного «кролика тушеного с травами» и фиш. Кролик был выше всяких похвал, свидетельствую как Гэмджи. Что же касается фиш-ш-ша, то пусть его едят такие голлумы, как Оле Тук. Я спросил у официанта фирменный пластиковый конверт, похоронил там останки, а на надгробье начертал тиритский адрес советника Тука. Заодно проверим, как работает почта и не подвергается ли корреспонденция его превосходительства перлюстрации. Келеборн явно не понимал, чем это я занимаюсь, но смотрел одобрительно. Гостиница ему нравилась, никаких особых следов Мордора в ней не было, все окна были, понятное дело, на Запад. Андуин в лунном свете был весьма живописен.
Конверт я бросил на столе и отвлекся на чудесное ежевичное вино. Келебори рассеянно вертел в пальцах вилку, пока она не улетела под стол. Он машинально проводил ее туманным взором — и уперся оным в конверт.
— У вас друзья в Гондорском королевском совете, Рэнди? — с некоторым изумлением спросил он.
— Так получилось, — сказал я. И от нечего делать изложил Келеборну историю советника Тука.
Оле еще в Шире показал свои финансовые таланты по добыче денег из ниоткуда, провернув знаменитую операцию «Матом». Как известно, вход в тирский Музей ненужных вещей — по-старому Матомарий — всегда был бесплатным. Оле напечатал по знакомству несколько сотен билетов обычного образца и посадил свою очаровательную кузину Уртику Тук продавать их у входа в музей. Если кто-то из желающих пройти спрашивал, разве нельзя, мол, войти бесплатно, кассирша включала свое обаяние на полный накал и отвечала, что можно, сколько угодно. Посетители, не желая прослыть скрягами или тугодумами, не переспрашивали, а платили и проходили. Власти Удела спохватились только через месяц. Местный ширриф ворчал и пытался привлечь Оле к суду, но не тут-то было. Во-первых, законы были известны Туку гораздо лучше, чем ширрифу. Во- вторых, Оле тут же свернул бизнес и объявил, что устраивает на всю полученную сумму Обжорную вечеринку — просто так, без повода. И в качестве полагающихся в таких случаях подарков гостям накупил таких жутких матомов, что вскоре экспозиция Матомария сильно пополнилась. В-третьих, выяснилось, что в дни, когда Уртика торговала билетами, число посетителей непрерывно росло, и в последний день их явилось втрое больше, чем бесплатно бывало в неделю. Тогда Тан и старосты, посовещавшись, решили пригласить мисс Тук на постоянную работу в том же качестве, но оказалось, что, пока суд да дело, она успела выйти замуж за одного из посетителей, а тот заявил, что «такой матом не отдаст никому даже напрокат».
В общем, эта комбинация не принесла Оле денежной прибыли, зато вскоре пришло приглашение на работу в казначейство Гондора.
Келеборн, хотя и развлекся моим рассказом, все же заметно думал о чем-то своем, а интересовал его не сюжет, а я как рассказчик. Видимо, загадочная эльфийская душа плохо воспринимает сугубо материальную сторону жизни. Зато от повышенного внимания к моей скромной персоне я разошелся и был готов на дальнейшее хулиганство. Но по здравом размышлении я ограничился все же отправкой рыбьего скотомогильника Туку, а сам пошел спать в номер.
Ночью, после всей этой жары и духоты, разразилась гроза. Меня это нисколько не встревожило: пусть погремит, дождичком польет. В комнату дождь не попадал, так что окна прикрывать не понадобилось. Какая-то мысль бродила на дне моего сонного и сытого сознания, что-то было плохо, и связано это было именно с тем, ЧТО ДОЖДЬ не хлещет по стеклам, не заливает паркет и ковры... Совсем я что-то сдурел, подумал я. Неужели мелкие стычки с экскурсоводом заставляют меня подсознательно желать ущерба отелю? Глупости какие... Тут я, видимо, вырубился, потому что подскочил от близкого и сильного разряда. И в голове моей высветилась, как молнией, причина тревоги и недовольства.
Окна — на Запад.
А ветер — с Востока.
Из Мордора!
Гроза из Мордора!!
Келеборн!!!
Я выскочил из постели и бросился к телефону. Линия не работала — то ли она была местной, то ли гроза сделала свое черное дело. Я проскакал коридор до лифта, взлетел на седьмой этаж. Расселили нас, надо сказать, учитывая склонности клиентов, неплохо: я оказался на первом этаже, не заглубленном, правда, на здешнем камне это сложно, но окнами в цветничок. Эльфа же, хотя никто и не имел такого слова в виду, вознесли на последний этаж, что также отвечало его потребностям. Но в результате установившаяся между нами связь несколько ослабла, и поэтому час или полтора были упущены.
Номер Келеборна был рядом с лифтом — далеко бежать не пришлось. Я ломанулся в дверь без стука. Она открылась легче, чем можно было предположить. Внутри мне показалось как-то особенно темно. Пошарив по стене, я зажег верхний свет.
Келеборн лежал на здоровенной пятиспальной кровати лицом вниз. Он казался не существом, а складкой покрывала или тенью. «Умер он, что ли?» — закралось мне в голову. Но тут же я вспомнил, что эльфы просто так не мрут. Тогда я сосредоточился на своих ощущениях и опять, как в начале нашего путешествия, полетел в пропасть. Только теперь она была горячей, и со дна ее подымались не то языки пламени, не то ищущие, злобные пальцы. Я затряс головой, ущипнул себя за ляжку. Наваждение отступило, но никуда не делось. Делать-то что? Не фельдшера же к нему звать... Стой-стой, что такое говорил Оле? Ацелае... Ну-ка, где аптечка...
Аптечка нашлась в ванной, и там был флакон с насадкой, на котором значилось: «Ацелае. При головокружениях, обмороках, мигренях распылить в 1 футе от лица». Если поможет — засажу все междурядья этим сорняком, поклялся я.
Легко сказать — в футе от лица, а если это лицо закрыто руками, волосами и вжато в подушку? Я потряс Келеборна за плечо — никакого ответа. Подергал за волосы — то же. Перевернуть, надо перевернуть. Но ведь он футов семи ростом, как же я его... Я залез на кроватищу, ухватил эльфа за локоть и за рубаху на боку — и неожиданно легко перекатил на спину. Вот это да, подумал я. То-то говорят, что эльфы ходят по канату, как по дороге, а снег держит их даже без наста. Так, теперь ацелае. Ух, ну и дух! Смотрим...
Лицо Келеборна бьию одного цвета с рубахой. Полузакрытые глаза слабо светились, и выглядел этот отблеск из-под век жутковато. Я не мог сидеть просто так, потому что было очень страшно. Вспомнилось, как в Шире моя матушка вытаскивает из обмороков (часто притворных) свою тетю Камелию. Может, рискнуть?
И — раз-два! — влепил Эльфу пару пощечин.
Тот погасил глаза совсем и что-то заговорил на непонятном языке. Это явно был не тот эльфийский, которым пижоны пользуются в Арноре и Гондοре. Ладно, продолжим. Ацелае в упор на виски и тереть, тереть — вот уже у самого пальцы горят, а толку... Нет, есть толк.