– Вы неоднократно говорили, что на ваше творчество оказали влияние Николай Рубцов и Юрий Кузнецов. В чём именно это проявилось? И как удалось, впустив в себя эти две огромные вселенные, не потерять свой собственный голос?
– Влияние Рубцова и Кузнецова проявилось в том, что я понял, почувствовал, что это поэты русские, именно русские, а не советские. А после прочтения последних поэм Юрия Кузнецова, о которых много спорят и по сей день, понял ещё и то, что званием «русский» можно гордиться, а званием «русский поэт» можно поставить себя на одну доску с разбойником, оказавшимся по слову Христа в раю. Вот такие, казалось бы, противоречивые чувства. Но противоречивые, если смотреть на них с Запада, а не с Востока. Влияние Николая Рубцова было мягким, обволакивающим, но от этого не менее сильным, чем влияние Кузнецова. Его нарочито упрощённые стихи несли в себе такую глубину, что мало кого могли оставить равнодушным. Один «Филя» чего только стоит!
Как я сохранил свой голос? Местоимение «я» мне кажется неуместным. Это по промыслу Божьему я не стал писать слогом Кузнецова или Рубцова, хотя какой-то период в моём творчестве их «фон» был очевиден в некоторых моих стихотворениях. Ответ на этот вопрос я хочу закончить словами протоиерея Александра Шаргунова: «Где духовная правда, там и поэзия. Всё прочее – литература, в лучшем случае – бумажные цветы».
– Ваши стихи обладают подлинной человечностью, согреты тревогой о простом русском человеке и о России. И не только тревогой, но и гордостью. Что такое, в вашем понимании, патриотизм? И как это понятие связано с творчеством?
– По поводу «особой человечности». Я ведь сам из «человеков», а каждый человек особенный, нет двух абсолютно одинаковых. Поэтому отпустим с миром эту часть вопроса. «Согретый тревогой» – как верно вы это сказали! Не будь у нас этой тревоги, этой напряжённости, живи мы благополучно – мы бы и не вспомнили о Боге, наши сердца не были бы согреты беспокойством о семье, близких, о стране. Вновь хочется процитировать Евангелие: «Любящим Бога всё содействует ко благу». Здесь ключевое слово «всё».
О гордости за свой народ я бы говорил с некоторой осторожностью. Да, есть чем гордиться, но, увы, есть и чему ужасаться. И не сверхзадача ли национального поэта – прилагать все усилия, чтобы поводов гордиться своим народом было неизмеримо больше, чем ужасаться делам его.
– Нужно ли, на ваш взгляд, делить поэзию на патриотическую, религиозную и так далее?
– Я считаю, что поэзию не следует ставить на полочки патриотизма или религиозности. Она существует не только вне времени и пространства, но также и вне придуманных человеком рамок, которые видоизменяются с калейдоскопической быстротой.
О патриотизме сейчас говорят очень много. И мне кажется, его заговорили, утопили в пучине дежурных фраз. Патриотизм приобрёл две взаимоисключающие стороны: или хвалить власть, или её хулить. Как тут ни вспомнить слова русского философа Ивана Ильина: «Учитесь чему-то лучшему, чем сетования и ропот!» И как тут ни вспомнить, чем закончились сетования и ропот век назад. Страшной Гражданской войной, ужасной материальной и духовной разрухой на радость врагам России.
– Как «выжить» и не потерять духовный ориентир современному читателю, который со всех сторон окружён агрессивным масскультом, а достойные книги, например, провинциальных писателей он просто не имеет возможности купить, потому что их нет в магазинах?
– Чтобы не потерять духовный ориентир, его нужно сначала приобрести, сжиться с ним, стать с ним «одной плотью», и тогда никакой агрессивный масскульт вам не страшен.
Что же касается книг провинциальных писателей, посмотрите, как промыслительно Бог поступил с нами, живущими в России: открылось множество православных храмов, почти при каждом есть церковная лавка, где продаются книги самых что ни на есть «провинциальных авторов», рыбаков, апостолов Христа. Покупайте, читайте вдумчиво душой и сердцем, и «врата ада» не одолеют вас.