Вот первые двое разобрали предложенное оружие, разошлись, стали лицом друг к другу. Прозвучал счет. Жест-указ — в небо, рукой с пистолетом — в нависшую тучу — напоминанием. Другой выстрел — в цель, но слегка мимо цели…
И тогда Председатель узрел небывалое: время остановилось. То есть оно застыло: застыли облака — ледяным туманом, застыли орлы в полете — будто вмерзли в молочную синеву, застыл даже луч солнца, прорвавшийся было сквозь тучу — на полпути к траве. Двигалась только пуля — медленно, неохотно, продавливая застывшее, броневое пространство — мимо Цели… И тогда сдвинулся ОН: медленно, задумчиво, но решительно стал — на пути у пули. И она нехотя вошла в Его грудь. Но Его там уже не было: «К себе на небо взяло небо!»
И все задвигалось, ожило… Стрелявший — в обмороке. Секунданты бросились к сраженному. Лошади захрапели, испуганные молнией, попытались сорваться с привязи…
Потянуло шашлычным дымком. Туристы сгрудились. И экскурсовод-тюбетеечник, сведя зрачки к переносью и ткнув ореховой указкой, на которой была выжжена увеличилкой надпись «Привет с Кавказа!», в сторону обелиска, тускло соврал: «Его убило самодержавие».
Председатель очнулся и, не оглядываясь, пошагал на службу под смеркающимися облаками.
Прошел, кажется, месяц, потому что Председатель получил зарплату за охрану никому не нужных письменных столов и еще за составление текстов агиток и подписей к плакатам — миллион советских рублей. «Приличная зарплата! — так думает начальство, — на хлеб, воду и бумагу хватит». На самом деле, ничего он не заработал. На самом деле, это помощь человечества — на топливо для работы мысли Председателя, он знает. И не «работает», а просто пылает, как Учитель-Солнце. Сделано мало. Но и этого не приемлют пока на Земле: не время, что ли? Какая-то Кассандра в брюках!
Ну что ж, ну что ж… Ноги обуты. Силы восстановлены. Зима где-то за горами. Космические сообщения нарастают лавиной. Говорят — гора и былинка, дождь и метеориты, сердце и солнце, и глаза — беженцев из умирающих центральных губерний, и страшное молчание милых лесных духинь…
«Странно как-то все сходится. Не успел представить себя богачем — и вот уже миллионер!» — усмешливо подумалось.
И поспешил — пешком же — в Железноводск — делать предложение безработной и опечаленной Виле. По пути несколько раз останавливался, накарябать конспект Речи — формулу Предложения:
Радостно подумалось: она поймет! А то, что он выдает за свое, несколько необычное с точки зрения землян, происхождение, то Хартия настаивает на полной откровенности посланника — всегда, но особенно в подобных случаях.
Светодень роскошный, «буддийский», — как выразился чуть позже некий Мастер, погибший вскоре под колесами триумфальной колесницы взбесившегося времени.
Предчувствие томило и беспокоило Председателя. Он не мог еще толком определить источник беды, но чувствовал адскую тяжесть на душе. И в то же время столько рушилось со всех сторон синевы и сияния, так пылали и жглись окровавленные виноградники на склонах холмов, столько жара и доброжелательности дарило небо этой могучей местности, так юны и чисты были полуоткрывшиеся бутоны роз в придорожных палисадниках, осыпанные солнцами росинок, что Председатель вынужден был остановиться. Великая щедрость этого мира не давала проходу, вызывала бешеное сердцебиение.
Председатель задыхался от баснословной Красоты. Он знал: в Поволжье слякоть, стынь, бескормица, мертвые…
Шел прежним, знакомым уже лесом. Широко шумели под ветром, сокрушенно покачивались мощные кроны. Рушились, осыпались, хрипели под ногами желтые, зеленые, пунцовые, страшные, волшебные, разгневанные глаза леса. Из шелестящей ласковой полумглы проступало, мерцало, печалилось тихое лицо Вилы. Вот и дача знакомо забрезжила в просветах чащобы…