В это мгновение сани, точно натолкнувшись на что-то, остановились. От неожиданного толчка старик едва не слетел.
Лошадь уперлась как вкопанная. В сумерках трудно было рассмотреть, что с ней. Кузьма спросонок стегнул ее. Лошадь рванула… Неожиданно под санями раздался глухой треск… Оба быстро спрыгнули с саней. И было время. Конь уже погрузился в полынью.
— Пропарина! — испуганно вскричал Степан. — Тут она и есть, скаженная! Только что думал… Ах, горе лыковое! Руби гужи, Кузьма! Распрягай! Ох, горе лыковое! — Он бегал около саней, не зная второпях, за что схватиться.
Чернобородый тем временем дрожащими руками вытащил топор из саней.
К числу многих странных, необъяснимых для прибайкальского населения явлений, происходящих на «священном» море, относятся так называемые «пропарины». Из года в год на одних и тех же местах — у мыса Кобылья Голова, Голоустинского, Кадильного, в Малом Море, около Ушканьих островов, Святого Носа, у дельты Селенги — к весне на льду появляются от действия подводных газов пропарины — дыры. Сначала бывает одна, потом — целые гнезда. Все увеличиваясь, они сливаются в одну полынью. На значительное расстояние вокруг них лед подтаивает. Опасность потому велика, что еще до появления пропарины лед в этих местах настолько подтаивает снизу, что делается непрочным.
Опомнившись, старик быстро сообразил, что делать. Рискуя сам свалиться в полынью, он кинулся к лошади и, повиснув над водой, распустил хомут. Кузьма, действовавший по его указаниям, тем временем оттаскивал сани дальше от края полыньи.
Сивка с налитыми кровью глазами, чувствуя приближение смерти, с храпеньем судорожно кидалась на лед, била копытами, обламывая подтаявшую льдину, и скоро полынья увеличилась в размерах.
Помощь требовалась немедленная и решительная.
Рецепт у старого байкальца оказался прост, но жесток. Он торопливо сделал из вожжи петлю-удавку. Накинул Сивке на шею и затянул.
Задавленная лошадь забилась и погрузилась в воду. Но воздух, оставшийся в ее теле, сейчас же заставил ее всплыть наверх. Она появилась на воде боком, без движения.
Между тем Кузьма, отступив подальше от полыньи, вырубил, по указанию старика, во льду две ямки. Привязав к средине саней веревки, прикрепленные другим концом к Сивке, и, действуя санями как рычагом, нерполовы вытащили неподвижную лошадь на лед. Развязав ее, распустили удавку. Степан начал яростно хлестать лошадь кнутом.
Боль вызвала, наконец, Сивку к жизни. После нескольких жестоких ударов, она вдруг задергалась, потом, судорожно пошатываясь, поднялась на ноги. Промаявшись около полыньи еще несколько часов и отогрев лошадь, ее вновь запрягли.
Напуганные нерполовы долго не могли успокоиться.
— Тридцать лет езжу, и сроду такой оказии не случалось! — вздыхал старый нерповщик…
Было уже совсем темно, когда добрались до заранее облюбованного Степаном места и наскоро поставили на льду балаган.
Напившись «затурану»[35]), охотники завалились спать, намереваясь подняться на рассвете. Старик скоро захрапел так, что дрожали тонкие стенки балагана, а Кузьма, взволнованный происшествием, долго не мог сомкнуть глаз.
Подморозило, и кругом балагана загремели словно залпы орудий. С резким, как пушечный выстрел, звуком лопался на море лед, образуя зияющие трещины.
Кузьме стало страшно. И знал, что — лед, а вот поди ж ты!.. Удивительные здесь места!
До сих пор он зверовал в хребтах, на Никое, около китайской границы, и мало что слыхал про море, а как приехал к старику Степану, насмотрелся разных див. Попал он к нему около Николы. Реки давно уже молчали в снежных сугробах, морозы трещали крепкие. А у зимовья Степана, на берегу стоял неумолчный шум волн. Море еще боролось с холодом и, казалось, совсем не собиралось замерзать.
Но однажды мороз настиг Байкал врасплох. После лютых ветров к вечеру настал полный штиль. Ночью грянуло до 40°. А поутру Кузьма, проснувшись, почувствовал, что нечто случилось. Не знал, что именно, но ясно ощущал что-то новое, необыкновенное.