На следующий день, когда мы приближались к Кап-Платену, Ворминг почувствовал себя не совсем хорошо. Его глаза не выдержали действия ослепительного полярного солнца, и он заболел снежной слепотой. Дальше итти Ворминг не мог. Возвращаться с ним на «Браганцу» мы также не могли — у нас не было времени: там впереди блуждали во льдах люди, беспомощные, как дети, которых нужно было вывести к земле.
Мы оставили Ворминга на Кап-Платене, снабдив его продовольствием на весь обратный путь до «Браганцы». Ему нужно было только как следует отлежаться с завязанными глазами, после чего он свободно мог потихоньку итти один к «Браганце».
Я знал, что где-то в этом же районе бродит лыжная партия норвежцев Нойса и Танберга, к которым присоединились двое моих альпини — Маттеода и Альбертини. На всякий случай в том месте, где мы покинули Ворминга, я оставил записку на имя Нойса о том, что один из нас заболел и идет в одиночку обратно. Такую же записку я оставил на следующем этапе. Но, оказывается, впопыхах во второй записке вместо Ворминга упомянул имя Ван-Донгена. Норвежцы нашли эту записку. Позже они нашли записку, которую оставил на своем пути, возвращаясь к «Браганце», сам Ворминг. Таким образом, у Нойса создалось впечатление, что оба моих спутника заболели и что я иду на север один. Вот почему они и сообщили на «Браганцу» о том, что я один продвигаюсь на Фойн.
Мои надежды на Ворминга оправдались. Север приучает людей не быть детьми. Немного оправившись в своей берлоге на Кап-Платене, Ворминг перебрался к Норд-Капу и оттуда — к Беверли-Зунд, где стояла «Браганца». Мы же с Ван-Донгеном продолжали свой путь во льдах. Не верьте тому, кто будет уверять, что езда на собаках — самый надежный способ передвижения во льдах при всяких условиях. В торосистых льдах собаки никуда не годятся. Хотя мы с Ван-Донгеном шли совсем налегке, но зато нам все время приходилось возиться с собаками, помогая им перебираться через полыньи и торосы. Но не верьте и тому, кто говорит, что может всегда обойтись без собак. Правы норвежцы, которые ни шага не делают без собачьей упряжки в тех случаях, когда собаки могут итти. Собака не только тащит ваш груз, она может иногда спасти и вас самих.
Однажды мы с Ван-Донгеном шли впереди нарт, прокладывая лыжницу для упряжки. Это было ошибкой. Один всегда должен итти сзади. Но как бы там ни было, на этот раз на полном ходу мы оба попали на тонкий лед, едва прикрывавший поверхность широкого разводья на заливе вблизи мыса Вреде. Лед нас не выдержал, мы оба провалились, и если бы не собаки, которые, выбиваясь из сил, тащили по кромке надежного льда наши нарты, мы бы неизбежно погибли. Только схватившись за упряжку, мы вылезли на лед. Покрытые коркой льда, мы бежали до полного изнеможения, чтобы дать просохнуть белью и не простудиться.
По пути мы подробно осмотрели острова Шюблер и Брок, но нигде не нашли следов Мальмгрена. С Брока мы видели, что начинается сильная подвижка льда. Разводья делались все шире, и нужно было торопиться, если мы хотели добраться до Фойна. Дело было рискованное. Льдины лезли одна на другую, и нам предстоял тяжелый переход.
Я решил итти во что бы то ни стало, но мне не хотелось подвергать излишней опасности молодого Ван-Донгена. Однако он и слышать не хотел о том, чтобы итти к берегу Норд-Остланда и ждать меня там. Он непременно хотел лезть со мной в это рискованное предприятие. Я навсегда сохраню самые лучшие воспоминания об этом моем спутнике. Смуглый, как мулат, крепкий, как истый спартанец, Ван-Донген — настоящий лыжник. Он — служащий угольной компании в Адвентбее — пошел со мной добровольцем.
Итак, мы пошли к Фойну. Поминутно наши лыжи проваливались в большие проталины на льдах. Собаки увязали в тающем снеге. Полярная весна вступала в свои права, и вода, наступая со всех сторон, начинала побеждать лед. У меня возникло сомнение, не следует ли вернуться к земле. Но это было лишь минутное колебание, о котором Ван-Донген даже не знал.
Три недели нашего путешествия в невероятно тяжелых условиях сказались на нашей упряжке. Почти одновременно пять собак из девяти околели от истощения, так как нечем было их кормить. Мы использовали павших собак для поддержания сил остальных. Не думайте, что под «остальными» я подразумеваю только их четвероногих собратьев. В числе этих «остальных» были и мы с Ван-Донгеном. Но собаки ели мясо сырым, а мы делали вид, что поджариваем его над жиденьким пламенем из нескольких крошек сухого[4]) спирта. Но от этого мясо не делалось вкуснее. Когда ешь мясо полярной собаки, состоящей из одних сухожилий и мускулов, можно подумать, что во рту у тебя перекатывается из стороны в сторону кусок автомобильной шины самой высокой прочности. Пожуешь-пожуешь, да так и проглотишь целым куском…
4
Сухой спирт, широко применяемый для полярных путешествий, изготовляется из смеси обыкновенного спирта с каким-либо вяжущим веществом и по качеству мало уступает «мокрому».