В полдень Антон заснул, предварительно замотав две донных удочки за ногу. Я уснул часом позже. Сазан плавал свободный, ленивый…
Я проснулся от толчка. На небе огромная рубиновая капля уже стекала в море. Вечерело…
— Чорт с ним! — сказал. Антон.
Мы ушли. Игнат остался у озера.
— Хитрый, дьявол!.. Старик! — ругался рыболов.
Сазан плавал в глубине озера…
Все лето мы применяли различные хитрости рыбной ловли. Переметы, бредни, верши и пауки поочередно дежурили в озере. Сазан обходил приманку переметов, нырял под бредень, уплывал от пауков и игнорировал верши.
Осенью озеро потемнело, вышло из берегов, как тесто из кастрюли. Замолкли лягушки. Садились у берега на ночовку перелетные гуси, утки, лебеди. Море все чаще перекатывало в озеро бурные волны. Сазан, отъевшийся за лето, жирный, неповоротливый, спрятался в глубине. Наступила зима, дождливая, теплая, как осень в средней полосе СССР.
Антон, притащился ко мне однажды утром, громыхая на лестнице веслами.
— Идем рыбу ловить…
— Чем?
— Руками. Лучший способ ловли.
Через час мы подошли к третьему озеру Нурие-Гель. Игнат ждал нас у лодки. Два-три движения — весла в уключинах. Мы тронулись.
Я в первый раз испытывал это своеобразное удовольствие. Надо было перегибаться через борт. Руки с засученными рукавами пошире обхватывают. под водой ближнюю пловучую кочку. Поднимают ее. Среди кишащих бокоплавов, щиповок, плавунцов золотеют бока небольших сазанов. Продрогший, мокрый, я с жадностью хватаю скользкую рыбу и бросаю ее в лодку. Для равновесия лодки с другого борта перегибается Игнат, подхватывая новую кочку. Антон гребет рулевым веслом.
— Стой!.. Держи!..
Я, оглянулся. Позади меня Игнат совсем перегнулся через борт, прижимая к груди чудовищный пук мокрой зелени. Вдруг… ляп, ляп — огромный золотистый хвост восьмикилограммового сазана забился, ударяя Игната.
— Не пускай!.. Держи!.. — взвизгнул Антон, бросаясь к Игнату.
В ту же секунду метнулись в воздухе четыре ноги. Перемахнув через борт, я шлепнулся лицом в холодную кочку и опустился на ил. Я глотнул пол-литра воды, кишевшей бокоплавами, взметнул ногами и через мгновение увидел над головой небо. В четырех метрах от меня плавали головы приятелей. Лодка качалась в отдалении.
— Не пускай!.. Не пускай!.. — визжал Антон.
— Держи! — ревел Игнат.
— Ух!.. Ух!.. — разносились крики над водой.
— Держи!… Под жабры хватай! Черт!.. Ушел!..
Как по команде, мы заработали конечностями, направляясь к ушедшей лодке. Внезапно я почувствовал, что за ноги меня крепко держат подводные корни и стебли. Я скорее почувствовал, чем увидел, побелевшие лица приятелей. Антон быстро нырнул… вынырнул…
— Спа-а-си-и-ите!..
Борясь за жизнь в ледяной воде, я заметил, что Игнат стал нырять… Время исчезло. Тысячелетия проходили, пока я, рассекая воду, выбивался из мертвой хватки водорослей. Мою глотку сдавили спазмы. Захлебываясь, я отчаянно повторил предсмертную мольбу Антона:
— Спа-а-аси-и-те!..
Знакомая рука ухватила мой воротник.
— Не кричи… не болтайся! — советовал Игнат, подымая мои ноги. — Я еще Антона не вытащил…
Мы раздевались на берегу и выжимали одежду: я — молча, Антон— ругая сазанов. Игнат рассуждал о своей ловкости. Он, ныряя, перервал руками отдельные стебли водяных лилий и, вырвавшись, спас нас.
Сазан плавал в глубине озера…
Спустя три дня мальчишки рассказывали, что поймали в траве у берега третьего озера Нурие-Гель огромного сазана, полураздавленного, полуиздохшего от жира и старости. Они продали редкостную рыбу на базаре. Кто ее съел, я не знаю…
Галлерея колониальных народов мира
Полинезия — бесчисленная масса мелких и мельчайших островков, разбросанных в огромном пространстве Тик ого океана по обе стороны экватора. От Меланезии на восток растянулись пятна островов: острова Тонга, Самоа, о-ва Кука, Таити, Паумоту и, наконец, остров Пасхи — восточный из островов Полинезии, лежащий уже недалеко от западного побережья Южной Америки.
Полинезия! — Перед вами встают образы великих Робинзонов эпохи открытий, бессмертный пионеры мореплавания. Кук, Магеллан, Тасман здесь, у этих островков, отстаивали свои утлые корабли от натиска бурь Великого океана… Вспоминаемся необычайная жизнь великого французского художника Поля Гогена, здесь, на Таити, воплощавшего свой неуемный гений в краски, в картины, с которых смотрят на нас усыпанные цветами таитянки, желтокожие полинезийцы, так непохожие на своих соседей меланезийцев.
Высокий рост, светлая кожа ярко желтого и буроватого оттенков, не шерстистые, а прямые волосы, прямой нос — вот физические признаки, характерные для полинезийцев на всем огромном пространстве их распространения.
Море, разделяющее острова, вместе с тем, связывает их, ибо лучшие пути сообщения — морские, и морем шло распространение исторических культур.
Полинезия является областью высоко развитого туземного мореплавания. Искусство судостроения также достигло высокого развития. На легких пирогах полинезийцы отважно пускаются в далекие океанские плавания: путешествия за тысячи километров не представляли ничего необычного для этих природных моряков в те времена, когда Полинезия не была еще втянута в круг европейской цивилизации.
Свидетелем этому — само их расселение по островам, начало которого скрыто от нас в тайниках прошлого, но которое более или менее интенсивно продолжалось до последних столетий. Не даром острова Самоа получили некогда наименование Островов Мореплавателей.
Крупные суда встречаются по преимуществу на островах Фиджи, Тонга, Самоа и у маори — населения Новой Зеландии, включаемой по своей культуре в Полинезийскую группу.
Большие лодки с аутригером и двойные суда, соединенные общей платформой, на которой сооружается жилище, бороздили еще так недавно безбрежную гладь океана во всех направлениях. Эти изящные пироги достигают нередко огромных размеров, и число гребцов на них доходит иногда до ста пар.
Богато украшенные, с причудливыми резными носами, суда эти не даром поразили Кука, которому мы обязаны их первым описанием и воспроизведением в зарисовках.
Полинезийцы знают и парус. Плетеный из растительных материалов треугольный парус — изобретение этих «примитивных» мореплавателей.
Когда смотришь на полинезийские суда, трудно поверить, что все они построены простейшими орудиями, руками населения, не знающего железа.
До прибытия европейцев полинезийцы находились в стадии «каменного века»: они не знали металлов — их орудия и оружие изготовлялись исключительно из камня, кости и раковин. Этот исконный инвентарь в настоящее время у полинезийцев почти исчез и хранится лишь стариками, как воспоминание о недавних, но навсегда ушедших временах.