— Ось як у нас непрошеных гостей провожают! — сказал Птуха. И вздохнул с облегчением. — Спасибо куме! Выручила! Прямо Коллонтай баба!
И приглашающе подмигнув Даренке, он тоже выкатился на улицу.
— Братие! — крикнул Клевашный, пользуясь не остывшим еще возбуждением присутствовавших. — Сами увидели вы, кто мой встречник[2]) оказался. И думаю я, вот как мы постановим. В день первого спаса[3]), когда киновеарх и посадник пойдут на Святодухову гору с крестным ходом, быть замятью[4]). Гораздо ль, братие?
— Гораздо, Микеша! Гораздо! — загудело в ответ.
— Ударим набат по Ново-Китежу! Гилем пойдем на Кремль!
— Это пока еще не буря, а только отраженная волна, — сказал Раттнер Косаговскому. — Поглядишь, что будет, когда настоящий шторм забушует!
За стенами кружала гулко грянул вдруг выстрел.
Крики оборвались.
Дверь широко распахнулась, и в избу влетел Птуха. Большие пятна ожогов пестрили его лица.
— Полундра! — завопил он. — Спасайся, кто может! Стрельцы окружили.
Выйдя из кружала, Птуха, поджидая куму, присел на крылечные ступеньки. Густая июльская тьма окутала Ново-Китеж. Федор не видел даже своих рук. Лишь на горизонте попрежнему полоскалось зарево горящей тайги.
Где-то близко послышались шаги. Решив, что это ищет его Дарья, выбежавшая на улицу черным ходом, Птуха поднялся со ступеней и пошел ей навстречу.
«Сыграю я с кумой штуку! — решил он, улыбаясь. — Она щекотки боится».
Темная человеческая фигура, опасливо крадясь по стене, надвигалась на Птуху. Федор чуть присел и, выставив руки, ткнул кого-то пальцами под ребра. Человек испуганно охнул и отбежал в сторону.
— Не бойся, кума, это я, Федька! — засмеялся Птуха.
— Ах, это ты, куманек! — ответила кума почему-то мужским голосом.
— Ну, так я тебя счас поцелую, держись!
Что-то тяжелое и тупое ахнуло Птуху по черепу, но он устоял все же на ногах.
— Да ты что, с ума спятила? — заорал Птуха и, бросившись к куме, охватил ее за бока. Но к удивлению своему нащупал вместо беличьей телогреи Дарьи холодный металл бахтерцев[5]).
«Стрельцы!.. Кружало оцепили!» — обожгла страшная мысль.
Он рванулся назад. В этот миг грохнул над его плечом пистолет, выбросив пучок пламени.
Пуля промчалась, жужжа, как пчела, над головой. Федор повернулся и побежал к крыльцу кружала.
— Держи!.. Всех переполошит!! — крикнул вдогонку ему начальнический бас.
Но Птуха был уже в кружале.
— Стрельцы оцепили! — кричал он. — Я одного сгреб машинально, а он меня из пистолета. Спасайся!..
Косаговский вместе с толпой рукодельных людей бросился к дверям. А дверь сама распахнулась, и на пороге ее маком расцвел кафтан стрелецкого полусотенного. За плечами его блестели бердыши стрельцов.
— Слово и дело посадничье! — крикнул полусотенный. — Стой, воры! Все равно не уйдете!
Но толпа рукодельных, увлекая за собой мирских, отхлынула к запасному выходу. Прижатый к притолоке Косаговский увидел, как полусотенный бьет сабельными ножнами по голове Клевашного, а двое стрельцов крутят ему на спину руки. Косаговский рванулся было на помощь ровщику, но ему заступил дорогу гигант кузнец с апостольской бородой.
— Куда, шалый? Виселицу захотел? — крикнул грозно кузнец. — Микешку после выручим!
И с этими словами он выбросил Косаговского на улицу.
XII. Полковник 44-го полка
В коридорах посадничьих хором стояли, опираясь сонно на бердыши, дежурные стрельцы стремянного полка. Раттнер, к удивлению своему, насчитал около тридцати человек этого дворцового караула.
«Труса празднуют! — подумал он. — Почуяли бурю».
В небольшой комнате, половину которой занимала изразцовая узорчатая печь, провожавший мирских посадничий ключник остановился.
— Стойте издеся, — сказал он. — Ждите, когда вас кликнут.
И в этой комнате на лавках сидели посадничьи гвардейцы в ало-красных и васильково-голубых халатах.
Вчера ночью все мирские убежали черным ходом. Схвачены были лишь Никифор Клевашный, несколько ровщиков да целовальничиха Дарья. Они, как особо важные государственные преступники, были заключены не в общую тюрьму-захабень, а в подклетях посадничьих хором. А мирские, выбравшись благополучно на улицу, решились, чтобы отвратить возможные подозрения, на крайнее средство. Прямо с Кожевенного конца они побежали к попу Фоме, где и переночевали спокойно. Лишь в полдень пришел к ним урядник стремянного полка и от имени посадника попросил быть: «вечером на Верху, у владыки-посадника». Но ведь их вежливо пригласили, не повели под конвоем. Следовательно, можно надеяться, что у новокитежских властей нет прямых улик, указывающих на участие мирских в организации восстания.