Тут охранник делает взмах рукой, чуть нахмурив густые каштановые брови.
— Это решим на месте. А пока веди меня к себе домой лучше. Покажете, как живёте, гражданин.
От неожиданности юноша округляет глаза и с выражением детского любопытства поглядывает на человека в форме. Его верхняя, более полная, губа чуть заметно вздрагивает, когда полушёпотом он спрашивает:
— Как это? А если я живу в детском доме, например?
— Не похож ты на такого, товарищ. Дорогущих часов типа твоих у таких нет, — он тянет подбородок, указывая на запястье юноши, которое украшает швейцарский циферблат со стрелками.
— Отцовский подарок, — нехотя бурчит себе под нос парень.
— Вот и познакомь меня с ним.
Услышав это, юноша чувствует комок, подступающий к горлу. Стараясь избавиться от него, он переминается с ноги на ногу, ничего не говоря, и вдруг резко и с вызовом восклицает:
— А вам-то какое дело?! И вообще — что за «товарищи» и «гражданины»? СССР распался, — метая молнии во взгляде, пронзительными зелёными глазами парень глядит на охранника. В ответ мужчина только хмыкает и почти равнодушно произносит:
— Мне-то как раз таки никакого, а вот вам есть дело, — он поднимает вверх указательный палец. — Ты, мальчик, знаешь, что за безбилетный проезд в метро тысячу надо платить, — на секунду он замолкает, следя за лицом юноши, которое вмиг белеет и становится похожим на чистый лист бумаги. — Так что, выбирай, мой друг, — заканчивает человек в форме, похлопав нарушителя по плечу и проигнорировав его слова о Советском Союзе. Увы, но приходится согласиться.
Через каких-то несколько минут они оба едут в вагоне метро на другую станцию, находящуюся почти на самом краю города. Всю дорогу они молчат и мальчик даже не смеет сказать хотя бы слово, ощущая как всё его сознание затуманивает осознание проигрыша. Именно проигрыша, ведь теперь ему либо придётся платить, либо вести совершенно незнакомого человека к себе домой. Первый вариант, к сожалению, невозможен, а второй, пусть и выглядит более реальным, может оказаться совершенно непредсказуемым. Хотя какое ему может быть дело? В любом случае, и так всё хуже некуда.
Наконец оказавшись снаружи метрополитена и пройдя всего несколько шагов в сторону тёмных, почти неосвещаемых улиц с жилыми или заброшенными домами, где, кажется, никто и не догадывается, что на дворе вот-вот наступит Новый Год, юноша заходится хриплым кашлем. Он разрывает всю его грудь, и поэтому парень спешит обратиться за помощью к своему сопровождающему, при этом не сбавляя шага:
— Сигаретки не найдётся?
— А тебе не рановато?
— Слушайте, через год мне уже восемнадцать. А в этом районе, поверьте, всем плевать, сколько тебе лет, лишь бы бабло было, — ничуть не стесняясь выражений, проговаривает юноша, покрасневшими от холода пальцами заправляя удлинённую чёлку за ухо.
— Хм, ну держи, — с недоверием мужчина протягивает ему пачку «Космоса» и ждёт, пока мальчуган достанет сигарету. Тот хмыкает:
— Я же говорю, что СССР больше нет, а у вас всё «Космос» да Гагарин на уме, — и всё-таки не отказывается от никотиновой палочки, зажигая её, а затем делая долгожданную затяжку. Тут он вновь произносит:
— Можете мне, кстати, не говорить, что курение вредно. Я и без вас знаю, — опережает слова мужчины, увидев краем глаза, как тот хочет что-то сказать.
— Так зачем тогда это делаешь? — удивившись его словам, спрашивает охранник. Он ненадолго отвлекается, чтобы осмотреться по сторонам. Никогда он ещё не был в этом захолустном, сером и каком-то мёртвом районе. Вокруг практически не души, и только где-то вдалеке слышится смех алкоголиков.
— А просто так. Хочу себя убить, вот и всё. И так жизнь полная… ну вы поняли, — паренёк украдкой следит за тем, с каким напряжением рядом с ним идёт его сопровождающий. Кажется, ему явно не нравится этот район.
— А как же твоя мама? Или тот же папа, например? — чуть наклонив голову набок, вопрошает он. — Это же эгоистично — хотеть их бросить на этом свете. Им без тебя будет куда хуже, — смягчившимся тоном произносит мужчина, в этот момент вглядываясь в темноту вокруг и пытаясь понять, как долго им ещё идти. Вдруг, он чуть не натыкается на такую же чёрную, как эта улица, кошку, которая тут же даёт о себе знать визгливым мявом и поспешным убеганием.
— Ага, конечно. Матери на меня всё равно — ей главное поплакаться в подушку каждый день и выпить кучу успокоительного. А есть я или нет — не так уж и важно, — со злостью в голосе отвечает юноша, но спустя секунду-другую немного успокаивается. — Хотя я люблю её, и она меня вроде любит. А что касается отца — отца у меня нет. Вернее, он есть, но живёт на краю света со своей молодой любовницей и про нас даже не вспоминает. Короче, я выхожу как сын, но только сын «без отца», понимаете, — с надеждой, что его поймут, парень слегка приподнимает брови и смотрит несколько мгновений на мужчину, затем вновь закуривая сигаретку, продолжает, выпустив дым из лёгких. — А про эгоизм вы, конечно, зря. Я вообще считаю, что это нормально. Абсолютно, причём. В конце концов, эгоизм в нас заложен от природы. Каждый в стае заботится только о себе, только о том, как бы выжить и спасти свою шкуру. Но, если ты сумел перебороть это качество, то поздравляю — ты можешь зваться человеком, — извлекает он из этого вывод, удивляясь в некотором роде своим мыслям. — А неужели в вашей семье или среди знакомых нет эгоистов? А то вы меня прямо-таки оскорбить хотите.
— У меня нет семьи. Я один живу, — говорит мужчина и добавляет. — Хочешь сказать, что ты животное, раз эгоист? — охранник добродушно улыбается уголками губ, хотя в такой темноте нет возможности увидеть этот жест.
Немного помолчав и подумав, мальчик отвечает, останавливаясь возле подъезда с навесом, покрытым парой-тройкой трещин, и входной железной дверью с домофоном, который будто уже и не работает
— Выходит, что так, да, — слышится поблекший голос юноши, и он тушит бычок об урну, а затем бросает его туда же. — Мы, кстати, пришли, — раскидывает он руки в стороны и, сжимая губы, улыбается, глядя почти без эмоций в глазах на охранника. — Дом, милый дом, — добавляет юноша, в то время как за его спиной находится пятиэтажное здание из кирпича, в редких окнах которого горит тусклый свет. Где-то со стен уже сыпется покрытие, а из чьей-то квартиры слышится самая что ни на есть грязная ругань, подкрепляемая криками.
Мужчина медленно оглядывает картину, расположившуюся перед ним, и тусклым тоном произносит:
— Ты здесь живёшь?
— Ну да, а что вы хотели? — опустив руки, парень недоверчиво приподнимает левую бровь, хотя и осознает, что реакция вполне нормальна.
— Да, в общем-то, ничего, всё нормально, — чуть приободрившись, говорит охранник, вспоминая дорогие часы паренька и сопоставляя их с грязным и обветшалым домом, раскинувшимся перед его взором. Вдруг ему становится так жаль этого мальчишку, поэтому он твёрдо произносит: — Ну что ж, веди меня в дом.
Юноша ничего не отвечает, только послушно пожимает плечами в ответ и разворачивается, чтобы подойти к домофонной двери и приложить ключ к замку. Издаётся характерный звук, и два силуэта заходят в подъезд, где до последнего и холодного пятого этажа ещё нужно дойти и где вновь продолжается разговор.
— Как вы, кстати, будете праздновать Новый год? — задаёт вопрос мужчина, терпеливо ожидая, когда мальчуган достанет из скрипучего ящика квитанцию об оплате и молчаливо ужаснётся, увидев цену на ней.
— Как? Да никак! — упрямо восклицает он, потерев заледеневшие руки и засунув их в карманы тонких джинсов, от которых тепла ни капли. — Всё равно Новый год — это ерунда полная. Дурацкие сказки про чудеса. Ну, кто в это верит, кроме малышни? Да даже если они и происходят, то точно не у нас.
Мужчина незаметно усмехается, покачивая головой и ловя себя на мысли, что он верит. Как это получается так? Он, что — малышня?
— В них верят и взрослые. Суть ведь в том, что чудеса на то и чудеса, что приходят неожиданно и не ко всем сразу. А у кого-то чудеса находятся прямо перед носом, правда, они этого не замечают, — мужчина по-доброму смеется, и в глазах вновь появляются лучики света. Обернувшись и увидев это, паренька вдруг что-то тоже укалывает так остро в сердце, но скорлупа пока ещё слишком прочна, и он только бросает в ответ: