Еще студентом я приобщился к проблемам и дискуссиям в области генетики.
Среди профессоров, преподавателей и студентов были сильны немецкие корпоративные традиции. Уровень преподавания в университете и в Медицинском институте (лечебном факультете университета, выделенном в 1933 году в самостоятельный мединститут) был очень высок. В Томске среди 300 тысяч человек почти половина были студентами вузов и техникумов. 80% студентов Томского медицинского института были девушки. Рядом с ним был громадный Томский политехнический институт (где соотношение полов было обратное). Студенты-политехники как правило женились на студентках мединститута. Поэтому в Томске было много таких "смешанных" институтов и техникумов (Медицинско-Политехнический институт, Зенитно-Финансовое училище и т. д.).
Томский мединститут носил имя В. М. Молотова, поэтому высшей именной стипендией здесь была Молотовская. За отличную учебу и активную общественную деятельность меня избрали Молотовским стипендиатом. Я был им все шесть лет учебы в мединституте.
Учась в двух вузах, я писал стихи, очерки, информационные заметки — подрабатывал в разных газетах г. Томска и области (1-35). Из заработанных денег я помогал родителям, оставлял небольшие суммы для покупки книг.
Студентом я одновременно работал в научных кружках трех кафедр — кафедры медицинской биологии и генетики (зав. проф. В. В. Ревердатто), кафедры патологической физиологии (зав. проф. Д. И. Гольдберг) и кафедры патологической анатомии (зав. ректор мединститута академик АМН СССР проф. И. В. Торопцев).
На кафедре медицинской биологии и генетики я занимался генетикой долголетия человека, на кафедре патологической физиологии — изучением действий лучей бетатрона на обмен витаминов в организме животных и человека, на кафедре патологической анатомии — проблемами рака и воды на животных моделях. Когда в 1955 г я окончил мединститут, мне предложили поступить в аспирантуру на кафедру медицинской биологии и генетики, однако тему кандидатской диссертации я выполнял на кафедре патологической физиологии. Тема кандидатской диссертации касалась обмена и действия витамина В12 при лучевом поражении (26-30, 37-41).
Еще в студенческие годы у меня появилась жажда научного творчества и та широта исследований, которую мои друзья всегда критиковали. "Сосредоточься на одной узкой теме — и копай ее всю жизнь" — требовали они. Но я не мог подавить в себе непреодолимое стремление самому, своими руками и интеллектом исследовать интересовавшие меня области науки. Уже студентом я начал изучать культуру и медицину Киевской Руси, так называемый "русский закал", генетику рака, генетику старения и долголетия, роль воды в сохранении здоровья человека. Я прочитал все работы И. И. Мечникова и был захвачен его идеями о борьбе со старением. Научившись читать по-английски, французски и немецки, я читал книги и журналы по генетике, считался знатоком этой науки.
На историко-филологическом факультете Томского университета я изучал историю и литературу Древней Киевской Руси. Особенно меня интересовало "Слово о полку Игореве" (по нему я писал и дипломную работу). Как будущего врача, меня интересовала медицина Киевской Руси, система здорового образа жизни, которую я назвал русским закалом.
В 1955 году я закончил с отличием лечебный факультет ТМИ и поступил в аспирантуру на кафедру медицинской биологии и генетики, в студенческом кружке которой работал с 1949 г. Меня потрясло одно событие, когда доцент Васильев, заведующий этой кафедрой в 1949 г попросил нас, студентов-кружковцев кафедры, помочь погрузить на машину стопки кафедральных книг классиков генетики (Менделя, Моргана, Вавилова и многих других), чтобы отвезти их на сжигание в крематорий. Мы знали, что в 1948 г произошло значительное событие — сессия ВАСХНИЛ им. Ленина, на которой академик Т. Д. Лысенко прочитал одобренный Сталиным доклад о запрещении научной генетики. Вскоре было приказано уничтожить все книги по классической генетике. Специальная комиссия отобрала все генетические книги в огромной кафедральной библиотеке и мы, студенты-кружковцы, помогали их грузить на машину, чтобы сжечь. Доцент Васильев дал каждому студенту по стопке книг. У меня до сих пор хранится набор этих трудов классиков генетики. Читая книги Менделя, Моргана, Гальтона и других запрещенных в то время ученых, я полюбил генетику, эту "продажную девку империализма", как ее называли в то время лысенковцы.