Б. Г. Иоганзен как декан биолого-почвенного факультета Томского университета всех студентов биофака, которые посещали "ботанические чаи" В. В. Ревердатто и Л. П. Сергиевской и мой кружок в 1957-1958 годах, лишил стипендии за "антимичуринские занятия расистской евгеникой". Его сторонник профессор зоологии университета В. А. Пегель был членом конкурсной комиссии в нашем мединституте и выступил против моего избрания после окончания аспирантуры ассистентом на кафедру медицинской биологии и генетики как "расистского евгеника" (на эту должность он проталкивал свою невестку Наталью Борисовну Пегель). Ректор был вынужден своим приказом назначить меня исполняющим обязанности ассистента кафедры без избрания по конкурсу. Я написал эпиграмму на Б. Г. Иоганзена.
У Бодо лоб нахмуренный.
В руках портфель большой
И именем Мичурина
Прикрытый лоб пустой.
Наследственности связана
Загадка с ДНК.
На это Иоганзена
Обрушилась рука.
Не может со студентами
Вести научный спор.
Дубины аргументами
Кончает разговор.
Так "развивает" Дарвина,
Что корчатся в гробу
Останки старца славного,
Кляня свою судьбу.
Он против кибернетики:
Лысенко нас спасет.
С одною арифметикой
За ним пойдем вперед.
Но скоро щит из имени
Мичурина сорвет
С него рука Дубинина
И медный лоб пробьет.
Проф. В. В. Ревердатто как беспартийный боялся Б. Г. Иоганзена и вел борьбу с ним через меня: когда я стал аспирантом кафедры, он поручал мне читать свои лекции по генетике, делать доклады по классической и новейшей медицинской генетике, обязал меня уже самостоятельно вести научный студенческий кружок по генетике, посоветовав мне все занятия кружка проводить на моей частной квартире, которую мне выделил ректор Медицинского института.
Моим соавтором и техническим помощником был В. Н. Сипливинский, сначала студент биологического факультета университета, а затем сотрудник Ботанического музея и Ботанического сада при Томском университете (сейчас он живет в Канаде). Мы с ним написали несколько статей и монографий, в том числе книгу о первосоздателе мутационной теории С. И. Коржинском (?42, ?53, ?54). Именно В. Н. Сипливинский привлекал студентов биофака университета в мой кружок, с 1959 г стал его постоянным старостой. Мы собирались два раза в неделю, кипятили ведерный чайник, покупали несколько килограммов сушек, сахара, несколько пачек индийского чая — и все это за одно заседание исчезало в наших молодых голодных желудках. Кофе и алкогольные напитки мы не признавали. Боясь провокаторов Б. Г. Иоганзена, мы избегали обсуждения политических проблем — все разговоры вели только о генетике. Хотя мы с В. Н. Сипливинским в то время уже были ярыми диссидентами, но соблюдали осторожность, зная, что плетью обуха не перешибешь. Мы решили служить народу как ученые и публицисты, а не как революционеры.
На "ботанических чаях" и в своем кружке я познакомился с моей будущей супругой, студенткой биофака, а потом старшим лаборантом Ботанического музея Университета. Я был поражен ее красотой и скромностью и долго добивался ее взаимности, посылая через В. Н. Сипливинского такие стихи:
Вам бы стоять в музеях Рима
Изваяньем из камня или из воска.
Пусть бы люди видели зримо
Повторенье Венеры Милосской.
Увидел бы Вас великий Петрарка,
Он Вам бы свои посвятил сонеты,
Не только я, но Ромео б жарко
Влюбился в Вас, позабыв Джульетту.
Она согласилась стать моей супругой лишь тогда, когда поступила в аспирантуру в Центральный Сибирский ботанический сад в Академгородке Новосибирска, взяв на себя все заботы о моем быте.
Б. Г. Иоганзен все же узнал о том, что у меня на квартире собираются студенты-медики и биологи, интересующиеся научной генетикой. Он заслал своего осведомителя в мой кружок. Это была несмышленая студентка 3-го курса, которая полгода писала подробные отчеты Б. Г. Иоганзену обо всем, что мы делали и говорили на заседаниях кружка.
Б. Г. Иоганзен на основе ее отчетов написал донос в соответствующие органы — и я был обвинен в подпольной пропаганде и агитации запрещенного "вейсманизма-морганизма" среди студентов университета и медицинского института. Меня шесть раз вызывали на допрос, устроили очную ставку с В. В. Ревердатто, кружковцами. Мне грозили арест или изгнание из аспирантуры и вообще из вуза. Но меня спас мой однокурсник Евгений Гольдберг, сын профессора Д. И. Гольдберга, заведующего кафедрой патологической физиологии Томского медицинского института, женатый на дочери Первого секретаря Томского обкома партии Е. К. Лигачева. Женька, как мы его звали, меня хорошо знал. Он знал, что я в свое время день и ночь изучал труды Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина, был комсомольским вожаком, работал внештатным корреспондентом ряда томских газет, глубоко интересовался наукой. Он пригласил меня к себе домой, где я обо всем рассказал его тестю Е. К. Лигачеву. Лигачев вызвал на следующий день профессора В. В. Ревердатто, который всю вину взял на себя, сказав, что он из осторожности не разрешил студентам заниматься запрещенной генетикой в стенах кафедры. Он объяснил Е. К. Лигачеву, что никакой антисоветчины на занятиях не было, а все студенты изучали чисто научные проблемы. За меня вступилась и кафедра марксизма-ленинизма мединститута, которая была поражена моим глубоким знанием трудов Маркса-Энгельса-Ленина-Сталина.