Наши карты отражают следы работы не одного человека, а больших коллективов. По ней протянется шоссе, канал и железная дорога. Большая каменоломня сломает рельеф горы, кружком ляжет город и условным значком большой завод. Такая карта — это чертеж земли, сделанный миллионами.
Карта — интереснейший чертеж в мире. По ее точным следам мы как охотники прослеживаем пути тех, кто ее создавал. Вот передо мною карта царской России. По ней черными ниточками бегут пути железных дорог. Легко улавливается их центр — Москва. Это типичный чертеж страны, которая добывает все сырье в своих колониях и обрабатывает его в центрах метрополии. Мы прослеживаем пути, бегущие из Москвы и удивленно себя спрашиваем:
Почему же нет железных дорог в тех богатейших краях, где сосредоточена большая часть природных богатств России? Почему так мало железных дорог на Урале, в Туркестане, Сибири? Почему только редкие заводы разбросаны на Урале? Почему обработано только 4 % площади Туркестана — страны древнейшей и богатейшей культуры. Почему грамотность населения почти всегда обратно пропорциональна природным богатствам края? И как, наконец, можно было помириться с фантастическими картами русского севера, на которых совершенно отсутствовал огромный кусок материка — Кольский полуостров.
Этот чертеж сделан жадной рукой русского царизма. Здесь все спутано и все не на месте. И теперь, поверх старых спутанных следов, мы создаем новый чертеж страны, новую карту Союза. Эта карта исходит из единого плана, из общей мысли и каждая черта в ней закономерна сама по себе и вместе с тем подчиняется целому.
Кикискумчорр, Расвумчорр, Айкуайвентчорр, Вудьяврчорр — странные слова. Это названия гор Хибинской и Ловозерекой тундры, в центре огромного и до сих пор еще совершенно неизведанного таинственного Кольского полуострова. Среди болотистой, бесконечной равнины полярной тундры, за кольцами непроходимых болот и смертельных снежных буранов спряталась сказочная страна высоких гор, альпийских бурных потоков, водопадов, пропастей, где на глубине 600 метров в темноте полярной ночи шумят незамерзающие потоки.
Горы здесь уже на высоте 250 метров лишены всякой растительности. Даже зимой они стоят не покрытые снегом, отливаясь в темноте полярной ночи чистейшими, незатемненными ни ржавчиной, ни глиной, ни мхом красками: холодным блеском серого нефелина, белизной апатита, оливково-зелеными лучами егерина, черно-белыми ломкими поверхностями альбита.
Здесь вышли на поверхность обычно скрытые в земле щелочные породы, здесь природа раскрыла одну из самых таинственных своих лабораторий. И как будто нарочно, она тьмой и буранами, мошкарой и болотами скрыла ее от людей. Население обеих тундр, занимающих площадь 1 500 кв. километров, до 1929 года состояло всего из 10 лопарских семей. Они кочевали здесь со своими оленями, ловили рыбу, собирали ягоды.
Сохранилась память о «европейцах», рискнувших проникнуть в эту сказочную страну. Лопари до сих пор рассказывают, как когда-то к ним явился «человек в высоких сапогах и другой человек, который ему все варил и делал». Это был финский географ Рамзай, посетивший тундру в конце прошлого века и составивший первые карты и описание края. Затем заходили сюда случайные путешественники и исследователи. Среди них — писатель Михаил Пришвин. В 1915/16 году железная дорога прошла всего в 30 километрах от тундры, но никто не поинтересовался исследовать эту тундру.
В 1919 году тундра увидела странных гостей. Одетые в великолепные сукна хаки, с револьверами у пояса и винтовками за плечами, они партиями бороздили тундру, откалывая топориками куски скал. Это были англичане-оккупанты.
Что привело их сюда, где не было ни Советских войск, ни деревень, ни заводов? Неужели прельщало их покорение 10 лопарских семей?
В 1920 году, когда были сброшены в море странные посетители тундры, стали прокладываться в ней новые следы. Сюда пришли несколько молодых ученых и студентов Географического института. Проехав на поезде до станции Хибины, они разошлись и прошли по Хибинской тундре несколько десятков километров. С тех пор каждый год повторялись эти поездки. Появился небольшой горный домик у подножия Тахтарчунворра. В 1926 году от него на станцию Белая потянулось несколько оленьих упряжек, груженных глыбами белого цвета. Глыбы приехали в Ленинград, погостили в Академии наук, потом отправились в Москву, побывали, размельченные в виде муки, и на опытных полях.