Выбрать главу
* * *

Къ осени 1919 года арміи Юга Россіи, наступая на Москву, занимали фронтъ отъ Царицына на Воропежъ-Орелъ-Кіевъ-Одессу, прикрывая освобожденный отъ большевицкой власти раіонъ восемнадцати губерніи и областей — пространствомъ въ 1 милліонъ кв. километровъ, съ населеніемъ до 50 милліоновъ.

Предпринимая наступленіе въ сторону Кіева, я имѣлъ въ виду огромное значеніе — въ обоюдныхъ интересахъ — соединенія Добровольческой арміи съ Польской. Это соединеніе автоматически освобождало бы польскія войска восточнаго фронта и все русскія войска Кіевской и Новороссійской областей — для дѣйствія въ сѣверномъ направленіи. Я предлагалъ польскому командованію, чтобы оно продвинуло войска только до верхняго Днѣпра, въ общемъ направленіи на Мозырь. Одна эта диверсія, какъ видно изъ

Кіевскій фронтъ къ октябрю 1919 г.

скій), напутствуя его «требовали во что бы то ни стало добиться соглашенія», считая, что «иначе положеніе Польши между Германіей и Россіей грозитъ чрезвычайными потрясеніями». Горячо увѣрялъ меня и таганрогскія миссіи Антанты, что ѵ Польши никакого соглашенія съ совѣтамн нѣтъ, а временное затишье на фронтѣ вызвано техническими условіями... Подобныя же завѣренія дѣлались въ Варшавѣ обезпокоеннымъ представителямъ Англіи и Франціи, въ частности уполномоченнымъ англійскаго правительства, члену парламента Пакъ-Киндеру и генералу Бриггсу, ведшимъ въ польской столицѣ переговоры о коопераціи Польскихъ Армій съ Добровольческими.

Что же касается совѣтскаго правительства, то оно съ радостью приняло предложеніе Пилсудскаго, дать, по его требованію, завѣреніе, что «тайна будетъ сохранена нерушимо». Сохранялась она совѣтами дѣйствительно до 1925 года, когда, по случаю смерти Мархлевскаго, совѣтская печать повѣдала міру, какую великѵю услугу оказалъ покойный россійскому коммунизму.

Такъ шли недѣли и мѣсяцы. А тѣмъ времепемь 12-я совѣтская армія спокойно дралась противъ Кіевскихъ Добровольческихъ войскъ, имѣя въ ближайшемъ тылу своемъ польскія дивизіи.... А тѣмъ временемъ совѣтское командованіе снимало съ польскаго фронта и перебрасывало на мой десятки тысячъ штыковъ и сабель, рѣшившихъ участь Вооруженныхъ силъ Юга Росссіи.

Только съ конца декабря, послѣ паденія «бѣлаго» Кіева, польскія войска возобновили военныя дѣйствія на сѣверѣ, а на Волыпскомъ фронтѣ ген. Листовскій сталъ занимать безъ боя города, покидаемые отступавшими къ Одесссѣ Добровольцами.

Объ этой трагедіи Бѣлыхъ армій и русскаго народа ген. Галлеръ съ холодной жестокостью говоритъ:

«Слишкомъ быстрая ликвидація Деникина ну соотвѣтствовала нашимъ интересамъ. Мы предпочли бы, чтобы ею сопротивленіе продлилось, чтобы онъ еще нѣкоторое время связывалъ совѣтскія силы. Я докладывалъ объ этой ситуаціи Верховному вождю (Пилсудскому). Конечно, дѣло шло не о дѣйствительной помощи Деникину, а лишь о продленіи ею агоніи»...

Съ этой именно цѣлью предположена была диверсія противъ совѣтскаго фронта «послѣ того, какъ большевики займутъ Полтаву». Но отъ мысли этой генералы Пилсудскін и Галлеръ скоро отказались: «мы пришли къ убѣжденію — пишетъ Галлеръ — что диверсія эта принесла бы намъ мало пользы».

Достойно вниманія, что даже въ тѣ дни, когда принято было это рѣшеніе, ген. Пилсудекій, черезъ упоми- счелъ возможнымъ довести до моего свѣдѣнія о согласіи своемъ на свиданіе со мной и на помощь намъ.... весною.

Это было въ январѣ 1920 года, когда арміи Юга отступили уже за Донъ. Мы не знали тогда, что вопросъ идетъ только о «продленіи нашей агоніи», но и помимо того, при создавшихся условіяхъ, обѣщаніе помощи «весною» звучало злой ироніей.

Нечего и говорить, что съ русской національной точки зрѣнія «методы», примѣнявшіеся Пилсудскимъ, вызываютъ глубочайшее возмущеніе. Но и «міровая совѣсть», несмотря на хроническую глухоту свою, не можетъ не заклеймить «военную стратагему» покойнаго маршала Польши.

* * *

Изъ всего изложеннаго вполнѣ понятно, почему Пилсудскін объ этой исторіи молчалъ до конца своей жизни и заставлялъ молчать другихъ. Теперь, когда запретъ молчанія снятъ, его соучастники стараются оправдать его и свои дѣянія.

Какіе же мотивы приводятъ они?

Во второй вербальной нотѣ (начало декабря 1919 года) капитанъ Боэрнеръ передавалъ совѣтскому правительству: