«Въ основу политики начальника государства (Пилсудскаго) положенъ фактъ, что онъ не желаетъ допуститъ, чтобы россійская реакція восторжествовала въ Россіи. Поэтому все въ этомъ отношеніи, что возможно, онъ будетъ дѣлать хотя вопреки пониманію совѣтской власти. Изъ этого признанія совѣтское правительство давно уже должно было сдѣлать соотвѣтственные выводы. Тѣмъ болѣе, что давно уже реальными фактами Начальникъ государства доказывалъ, каковы его намѣренія».
Можно только поражаться такимъ... одностороннимъ заботамъ Пилсудскаго о Россіи. А «восторжествованіе въ Россіи» всеразрушающей, заливавшей и заливающей кровью страну, наиболѣе реакціонной изъ всѣхъ когда либо бывшихъ диктатуръ — совѣтской — могло быть допущено?
Нѣтъ, не за торжество того или иного режима, не за партійные догматы, не за классовые интересы и не за матеріальныя блага подымались, боролись и гибли вожди Бѣлаго движенія, а за спасеніе Россіи. Какой государственный строй приняла бы Россія въ случаѣ побѣды Бѣлыхъ армій въ 1919-1920 г., намъ знать не дано. Я увѣренъ, однако, что послѣ неизбѣжной, но кратковременной борьбы разныхъ политическихъ теченій, въ Россіи установился бы нормальный строй, основанный на началахъ права, свободы и частной собственности. И ужъ во всякомъ, случаѣ — не менѣе демократическій, чѣмъ тотъ, который ввелъ въ Польшѣ покойный маршалъ... Наконецъ, было, вѣдь, совершенно ясно, что не «деникинскій», не «колчаковскій», не какой либо иной временный режимъ поставленъ на карту, а судьбы Россіи.
Во всякомъ случаѣ непонятнымъ и непосильнымъ являлось навязываніе извнѣ русскому народу его государственнаго устройства. Тѣмъ болѣе непонятнымъ, что самъ ген. Пилсудскій, порицая активную политику Антанты, направленную противъ большевиковъ, въ первой вербальной нотѣ совѣтамъ заявилъ, что «Польша не есть и не желаетъ быть жандармомъ Европы»!..
Второй мотивъ оправданія (ген. Кутшеба):
«По свѣдѣніямъ ген. Пилсудскаго... Деникинъ отказался признать полную государственную самостоятельность Польши и ея право голоса въ вопросѣ о будущемъ тѣхъ земелъ, нѣкогда польскихъ, которыя по раздѣламъ достались Россіи».
И потому:
«Погромъ совѣтской арміи привелъ бы къ утвержденію правленія Деникина и въ результатѣ, къ непризнанію интегральной самостоятельности Польши».
Такое оправданіе, принимая во вниманіе тогдашнюю международную обстановку, при наличіи архивовъ «бѣлыхъ», англійскихъ, французскихъ, при жизни десятковъ союзныхъ дѣятелей, бывшихъ посредниками въ сношеніяхъ между Таганрогомъ и Варшавой, такое оправданіе расчитано, очевидно, только на полную неосвѣдомленность читателей. Мое признаніе независимости Польши было полнымъ и безоговорочнымъ. Еще до паденія Германіи, когда Польша находилась въ австро-германскихъ тискахъ, я формировалъ польскую бригаду полковника Зелинскаго «на правахъ союзныхъ войскъ», съ самостоятельной организаціей и польскимъ команднымъ языкомъ. Эта бригада, со всей ея матеріальной частью, при первой же возможности была, отправлена мною моремъ (дек. 1918 гр на присоединеніе къ польской арміи. Съ начала 1919 года на территоріи Вооруженныхъ силъ Юга находился уполномоченный Польскаго Національнаго Комитета, признаннаго и Антантой, графъ Бемъ-де-Косбанъ — въ качествѣ представителя Польши; онъ встрѣчалъ широкое содѣйствіе со стороны моего правительства въ отправленіи своихъ офиціальныхъ функцій. Когда же 26 сентября въ Таганрогъ прибыли миссіи генерала Карніцкаго и Иваницкаго, онѣ встрѣчены были нами съ исключительной торжественностью и сердечностью. На пріемѣ я привѣтствовалъ пословъ Польскаго государства слѣдующими словами:
«Послѣ долгихъ лѣтъ взаимнаго непониманія и междуусобной распри, послѣ тяжелыхъ потрясеній міровой войны и общей разрухи, два братскихъ славянскихъ народа выходятъ на міровую арену въ новыхъ взаимоотношеніяхъ, основанныхъ на тождествѣ государственныхъ интересовъ и на общности внѣшнихъ противодѣйствующихъ силъ. Я отъ души желаю, чтобы пути наши болѣе не расходились.
Подымаю бокалъ за возрожденіе Польши и за нашъ будущій кровный союзъ».
Тяжелое воспоминаніе...
Такимъ образомъ, признаніе нами Польскаго государства носило не только формальный, но и идейный характеръ. Но для офиціальной версіи, очевидно, удобнѣе отрицать эту очевидность, чтобы дать какое либо оправданіе тому непостижимому для непосвященныхъ парадоксу, въ силу котораго ген. Пилсудскій, какъ свидѣтельствуютъ его сотрудники, «сознательно стремился къ гибели русскихъ національныхъ силъ» и къ поддержкѣ той «красной революціи», которая, по его же убѣжденію, «шла не только съ цѣлью опрокинуть Польшу, но и поджечь факеломъ коммунизма весь міръ».