Наконецъ, третій мотивъ — вопросъ о восточныхъ границахъ. Вопросъ этотъ силою вещей не могъ въ тѣ поры получить окончательное разрѣшеніе. Я настаивалъ на сохраненіи временной границы впредь до разрѣшенія судебъ приграничныхъ земель совмѣстно польской и будущей обще-росссійской властью — на базѣ этнографической. Какое же иное рѣшеніе вопроса могло быть болѣе справедливымъ и реально-выполнимымъ въ тогдашнемъ хаосѣ международной и междуусобной борьбы и версальскихъ пререканій, при отсутствіи обще-признанной всероссійской власти, при наличіи измѣнчивыхъ фронтовъ, возникающихъ и падающихъ правительствъ, эфемерныхъ гетмановъ и атамановъ?!.
Но и этотъ вопросъ, какъ оказывается, былъ только фикціей. Дѣло въ томъ, что представитель Польши, ген. Карницкій, въ сущности, никогда и не предъявлялъ мнѣ какихъ либо опредѣлеиныхъ условій относительно польско-русскихъ границъ. Очевидно, вопросъ этотъ въ такой постановкѣ не игралъ роли, такъ какъ Пилсудскій задавался планами иными, болѣе грандіозными. По свиѣдтельству ген. Кутшебы, покойный маршалъ стремился «къ новой организаціи Востока Европы» — путемъ полнаго раздѣла Россіи и сведенія ея территоріи въ «границы, населенныя кореннымъ русскимъ элементомъ»... Въ частности задолго до вступленія вь сношенія со мною, Пилсудскій подготовляло, «союзъ» съ Петлюрой — союзъ, который по словамъ польскаго историка Станислава Кутшебы, имѣлъ цѣлью отдѣленіе Польши отъ Россіи буферомъ, ввндѣ «враждебнаго Россіи и тяготѣющаго къ Польшѣ (вассальнаго) государства — Украины — страны плодородной, богатой углемъ и заграждающей Россіи столь важные для нея пути къ Черному морю»... Пилсудскій полагалъ, что «только путемъ реституціи Украины поляки могутъ обезпечитъ себя съ востока». И что только въ томъ случаѣ «Деникинъ сталъ бы союзникомъ нашимъ, если бы онъ не противился геолитическимъ тенденціямъ отрыва отъ Россіи инородныхъ элементовъ», и, въ частности «призналъ бы украинское движеніе» ...
Пособниковъ въ раздѣлѣ Россіи среди вождей Бѣлаго движенія не нашлось. И потому въ польской главной квартирѣ было рѣшено: «так какъ офиціальное строительство Украины выявило бы наше враждебное отношеніе къ Деникину, что для насъ невыгодно», то эти планы надлежало скрывать и отъ Деникина, и отъ Антанты, и къ выполненію ихъ «можно приступитъ только послѣ паденія Деникина». Такъ гласила инструкція, данная Пилсудскимъ генералу Листовскому, командовавшему Волынскимъ фронтомъ.
Никогда, конечно никогда никакая Россія — реакціонная или демократическая, республиканская или авторитарная — не допуститъ отторженія Украины. Нелѣпый, безосновательный и обостряемый извнѣ споръ между Русью Московской и Русью Кіевской — есть нашъ внутренній споръ, никого болѣе пе касающійся, который будетъ разрѣшенъ нами самими. «Отторженіе» въ 1920 году оказалось совершенно непосильнымъ для польской арміи, даже передъ лицомъ пораженческой совѣтской власти и разбитой красной арміи Тухачевскаго. Поэтому такъ легко, вслѣдъ за симъ, по Рижскому договору, и Петлюра, и Украина были брошены поляками на произволъ судьбы.
Просто и ясно.
Но вотъ ген. Кутшеба задаетъ вопросъ: «Вѣрно ли, что Польша предала украинцевъ?» И отвѣчаетъ:
«Если бы не польско-украинская кровь, пролитая со имя этою дѣла, если бы не политическая программа 1920 года, быть можетъ, не существовала бы сегодня Украина, какъ самостоятельная республика»...
Съ чувствомъ удивленія и... стыда за автора читаешь эти строки. Вопервыхъ, какъ извѣстно, первоначальная иниціатива признанія Украины исходила отъ нѣмцевъ, а вовторыхъ... не дай Богъ, генералъ Кутшеба, чтобы ваша родина стала когда-нибудь такой «самостоятельной республикой», какъ совѣтская Украина...
Такимъ образомъ, въ свѣтѣ исторической правды «борьба противъ россійской реакціи», «высокая историческая задача освобожденія украинскаго народа», непризнаніе Деникинымъ государственной самостоятельности Польши» и проч., и проч. — все это оказывается лишь неудачнымъ камуфляжемъ безграничнаго національнаго эгоизма. Вопросъ въ тѣ роковые дни сводился исключительно къ разрѣшенію страшной по своей простотѣ и обнаженности дилеммы: