К владениям замка с самого начала принадлежали Верхний пруд и Замковый пруд, известные нам как традиционная зона отдыха горожан. В эпоху Средневековья однако они выполняли чисто практическую функцию: пруды поставляли гидравлическую энергию для различных систем механических передач, приводимых в движение рядом установленных вниз по потоку водяных колёс. Гидравлическая энергия использовалась как для обмолота зерна в Замковой мельнице (Бургмюле) и в других мельницах, так и для приведения в движение механизмов других средневековых предприятий, которые для простоты слога все назывались «мельницами»: лесопильная мельница, дубильная мельница (где работали кожевники-краснодубщики), валяльная мельница (где обрабатывались тонкие кожи), полировальная мельница для обработки металлических рыцарских доспехов. Все «мельницы» относились к прерогативам Ордена и пользоваться ими имели право исключительно рыцари. А на свет и водяные колёса, и «мельницы» появились благодаря идее перекрытия Катцбаха, притока Прегеля, имевшего от природы сравнительно крутое русло. Осуществление этой идеи было первым крупным проектом основателей города. Катцбах был перекрыт рядом небольших плотин и таким образом были созданы предпосылки для использования Замкового и Верхнего прудов и для постройки вышеописанного ряда средневековых предприятий, «мельниц». Организация использования гидравлической энергии Катцбаха, частичное выправление его русла, установка водяных колёс и строительство рвов Виррграбена, Ландграбена и Хуфенфрайграбена демонстрируют нам высокое искусство гидротехнического строительства и изобретательность инженеров Ордена.
Каждому приличному средневековому городу полагается иметь городские стены. Так и Кёнигсбергский Старый город (Альтштадт) получил долженствующее ему обрамление. Строго говоря, стена не окружала весь Старый город, а состояла из двух частей, так как на юге город был защищён от врагов естественным стражем – земландским рукавом Прегеля, а на севере возвышался Замок с прилегающим к нему комплексом строений, суровый вид которого вызывал трепет у самого отчаянного смельчака. Поэтому возвели две стены: одну на востоке, другую на западе. Стены дополнялись башнями и тремя городскими воротами. Ворота на западе были названы соответственно их природе – Штайнтор (Каменные Ворота), ворота на востоке получили имя Лёбенихсткие ворота, а перед Лавочным мостом (Крэмербрюке) находились – иначе и быть не могло! – Лавочные ворота (Крэмертор). Через Лавочный мост можно было попасть на прегельский остров Кнайпхоф. По окончании этих строительных работ город был готов, так как теперь он отвечал всем требованиям средневекового образа жизни.
Со времени торжественной передачи гражданам города грамоты «Хандфесте» прошло всего четырнадцать лет, когда выяснилось, что рядом со Старом городом необходимо основать новый город. К этому времени стало ясно, что хозяйственное развитие местности подавало повод для самых оптимистических прогнозов. А, кроме того, «шахматная доска» городского плана была просто-напросто переполнена, и люди, поселившиеся в восточной части земельных владений Тевтонского Ордена, нуждались в организации, в законах, в новом порядке. Комтур Бертольд Брюгавенский, учредивший 27-го мая 1300-го года в новом поселении кульмское право, хотел назвать это поселение попросту и без затей: «Нойштадт» (Новый Город). Но народу больше по сердцу было старопрусское имя Лёбенихт. Имя «Нойштадт» игнорировалось жителями, и так Лёбенихт остался Лёбенихтом.
Достичь престижа Старого города или Кнайпхофа Лёбенихту никогда не посчастливилось. В Старом городе и Кнайпхофе проживало купечество, а в Лёбенихте – более «мелкая сошка»: ремесленники и солодовники-пивовары. С точки зрения оказания политического влияния Лёбенихт на протяжение всей своей истории вяло плёлся за Старом городом. Со временем – клин клином вышибают! – жители Лёбенихта стали даже гордиться этими ограничениями. В эпоху гуманизма они славили себя и свой городок, перефразировав латинское изречение «или Цезарь, или ничто или … солодовник из Лёбенихта», короче, в стихотворной форме:
А во времена Моцарта лёбенихтцы переработали текст знаменитой арии из «Дона Джованни» так: