– И впрямь, – говорил уже и самый Запрудин. – Никакого горя от того не последует. Конечно же пусть рассказывает.
– Добро, – согласился в итоге Гаврилов. – Да только вот потом я посмотрю, как никаких последствий из того не случится. Иван Андреевич то вон совсем еще молод, глядишь, потом будет еще жаловаться на тяжелую участь свою, мол, Архип Савельевич, помогите, а вот тогда и посмотрим. Никогда я еще не давал дурных советов, но коли уж так, так и делайте что хотите, а у меня ничего не спрашивайте.
Сказавши это, он, подперев голову под локоть, кажется, задремал. А Назаров тем временем уж начал рассказывать историю про загадочную курильню:
Как я уже и говорил, история эта случилась здесь, В Петербурге, на Невском проспекте, именно там, где сейчас находится один большой склад каботажных приборов. По времени это произошло… дай Бог памяти, кажется года три назад, но зловещий след и последствия, оставленные этим событием, сохранились и по сей день.
Итак, речь идет об Льве Борисовиче Тенетникове, управителе одной курильни, ставшей запрещенной и некогда устроенной в том самом складе, об котором я только теперь же упомянул. Как-то раз мне удалось повидать его, а потому смогу вам кратко описать его.
На вид ему может лет сорок пять, ростом он не столь низок, но и не высок, но зато весьма плечист и широк; носил всегда черную как смоль бороду, усы, баки и курчавые вихры, а лоб же его, помню, также был широк, что было несоразмерно с маленькими глазенками, так, что всю его физиономию можно назвать глумливой и насмешливой. Разговор у него деловой, деликатный, речь ведет плавно и обращается вежливо, любит курнуть трубку, а во всех его телодвижениях видна дарованная самим Богом харизма и красноречие. Он весьма умен, но самая ученость и прочие сферы просвещения его мало интересуют. Интересны же ему были море, флот и все что связанно с ним, ибо он бывал когда-то простым, но задорным матросом, который дослужиться до офицера все же не смог, но однако ж почти пятнадцать лет провел в море. Слыл в экспедициях отличным плотником иочень часто путешествовал в островную Европу и Голландию. Когда-то он покинул флот и перебрался жить в Стокгольм, а оттуда и в Петербург, вместе с Бог знает откуда взявшимся капиталом.
Прошло несколько времени и он выкупил большое помещение у самых берегов Невы (этот же склад), и учредил в нем обычную курильню опия, где собирались как и простые люди, так и бывалые в этом деле любители, настоящие курильщики, причем собирались там так, словно курильня эта стояла там всю жизнь, а не месяц с небольшим, и пользовалась славой одной из лучших в мире.
Но прежде чем я приступлю к самой сути истории, уточню несколько сведений об тот самом товаре, который сбывался в этой курильне по весьма завышенной цене, и кой также доставлялся Тенетникову Контрабандой(если верить тем, кто и сам курил его и был там, то есть именно те, заядлые тамошние посидельцы, кто лично рассказывал мне об том, и кто уж давно упокоился). Самый же этот товар имел на себе некое клеймо таинства, осмотрительности и воспрещения.
Говорят даже, что он водил знакомство с предельно лихими и морально разложившимися элементами преступного мира, но точно этого подтвердить не может никто.
Так вот, самый товар есть по сути обычный опий, но, как говорят, обладающий повышенной степенью ощутимости и воздействия на человеческий организм. Казалось бы, дело обычное, да как ни так! Опий этой имел в себе некоторые алхимические добавки, ставшие запретными еще даже в средневековые времена: эти добавки были сами по себе экстрактами древних растений, которыми пользовались еще, согласно летописи, воинственные кельты для волхования, и обладали дурманными свойствами, а помимо этого еще и целебными.
Раствор и примеси, соки и прочие экстракты, выпаренные и выделенные из этих растений и преобразованные весьма тайным способом в некое снадобье или зелье, могли заставить человека уверовать в то, чего не было и в помине. Они извращали его рассудок и давали ему увидеть все то, чего быть не может, и то, что здравый мозг его никак не мог возжелать, а вот зато все низменные и подлые глубины его сознания еще как могли.
Они наделяли человека ощущением полного осознания над окружающей его средой, но в то же время усыпляли его бдительность и внимание; они давали ему плоды и фабулы таких желанных реалий, что человек, находясь в действительности всего то во сне, забывал об том и начинал верить в действенность происходящий с ним событий; он чувствовал вкус и телесные наслаждения, страх, боль, радость и все прочие чувства; он уставал но был бодр, он был силен но изнывал от усталости.