Это был фильм для всей семьи, объединивший Юнсенов с их соседом и гостем в общем раздумье — когда спало напряжение от только что испытанной сопричастности Катастрофе, Превратностям судьбы. Это было своеобразное богослужение. совершаемое pater familias[19], который, собрав домочадцев и держа руку на пульте, читал проповедь — не о Муках ада, но о Превратностях судьбы. И вот служба кончилась. Малыш в своей пижаме мирно улегся на диван и закутался пледом. Илва принесла еще выпить. Убрала пустые бутылки, поставила на стол полные. Бьёрн Юнсен сменил видеокассету.
Хотя они почти не разговаривали, Бьёрн Юнсен, как понял А. Г., на всем протяжении фильма словно вел с ним беседу — уже одним тем, что пригласил в гости и показал эту картину. Ведь картину выбрал и прихватил домой именно Бьёрн, так что своим семейным богослужением Бьёрн Юнсен, по мнению А. Г. Ларсена, высказался полнее и откровеннее, чем было заведено в прежнем окружении А. Г., из которого он, как мы знаем, сумел вырваться. Это тем более наглядно проявилось в следующем ролике, прокрученном Бьёрном: на А. Г. новый фильм произвел впечатление исповеди, хриплого, взывающего о сострадании обращения к близкому другу.
Героем фильма был негр. Бьёрн называл его «ниггером» или «черномазым». Тем не менее он–то и выступал в картине от имени Бьёрна Юнсена. Ветеран вьетнамской войны, сержант, имеющий награды, он пытается не сгинуть к чертям в суровых условиях Америки. Сначала безработный, он потом получает паршивое место уборщика при бензоколонке, где моет нужники и подтирает пол в мастерской. Ему недодают его гроши, над ним куражатся, как могут. В конечном счете он не выдерживает и идет на службу к мафиози, помогать одному клану расправляться с другим, т. е. становится вооруженным бандитом, наемным убийцей. Враждебный клан промышляет наркотиками. Наш герой, вьетнамский ветеран, берется за дело. Он одного за другим косит этих дельцов от наркобизнеса и их подручных. В праведном гневе приканчивает их. Наводит порядок. И в финале, когда все уже позади, когда завершилась последняя, решительная схватка не на жизнь, а на смерть, он стоит на фоне девственной природы с любезной его сердцу белой женщиной и рассказывает ей про свои бесхитростные мечты о лучшем будущем, где будет любовь и материальная независимость. И тут она стреляет ему в спину. Мы давно подозревали, что она предаст его. Она была тайной любовницей одного из тех, кого наш вьетнамский ветеран убил в праведном гневе. Теперь она убивает его со спины, залучив в западню.
Да–да, с помощью этих кадров Бьёрн Юнсен явно изливал душу. Он говорил об окружающем мире. О суровом, грубом и жестоком мире, в котором можно прожить без унижений, сохраняя достоинство, лишь с оружием в руках. Так–то вот, Ларсен. Так–то обстоят дела, в том–то вся идея. Правда, хороший фильм? Впрочем, какое это имеет значение? Самое главное, что в нем есть идея. Идея — это все. Солдат возвращается с проигранной войны. Чтобы стать Никем. Чтобы им, честным трудягой, помыкали. Чтобы над ним, исполняющим самую поганую работу, издевались. А у него, между прочим, есть заслуги перед Родиной. Так–то вот, Ларсен. Идея в том, что, только взявшись за оружие, можно преодолеть все, навести порядок. Добиться справедливости. Через выстрелы обрести свободу. И что же потом? Потом тебя предают, предает эта красавица. Ты ведь давно раскусил ее, а, Ларсен? Предательство. Неверная женщина. Она стреляет в моего ниггера со спины.
На протяжении всей картины, отнюдь не шедевра с кинематографической точки зрения, А. Г. словно слышал хриплый голос Бьёрна Юнсена. Так–то вот, Ларсен. Человек распахивал душу, предлагая дружить! А. Г. был тронут и одновременно озадачен. Он не знал, чем отплатить за доверие. Сам он не мог так раскрыться. Не мог показать такого фильма. А Юнсен раскрывался с предельной откровенностью. Малыш тем временем заснул на диване. Выждав немного, Илва встала и отнесла ребенка в его комнату. Потом вернулась и снова села, на экране продолжали сменять друг друга кадры. Въетнамский ветеран не подозревает об этом, но мы–то знаем: она хладнокровно пристрелит его. Мир жесток. Ты предан, друг. Илва смотрит на экран. Ее фильм отнюдь не захватывает. Один раз она даже подносит руку ко рту, прикрывая зевок. «Пропгу прощения», — говорит Илва А. Г. Она лить по обязанности проявляет интерес к картине. К картине, которую ее молодой по сравнению с гостем супруг с потрясающей откровенностью демонстрирует ему. Неверная красавица. Убивающая того, кто в праведном гневе пытался навести порядок. Так–то, Ларсен. И вот он лежит и что–то лепечет, сраженный выстрелом в спину той, которую воображал своей возлюбленной. На этот раз он просчитался. Ты предан, предан. Юнсен с небывалым, потрясающим прямодушием открылся А. Г. Подумать только, он сумел сделать это лишь через негра. Настолько страшная была тайна, которую один мужчина поверял другому, настолько черная, что никто, кроме негра, не мог выразить идею Бьёрна Юнсена. Илва же сидела рядом. и только из чувства долга следила за картиной.