— Вот и все, — сказала Илва Юнсен, когда появилась наплывом сакраментальная надпись: «THE END».
Илва поднялась, унесла пустые бутылки и поставила новые, полные. Выкинула окурки из пепельницы. И завела с А. Г. ни к чему не обязывающий: разговор. Как ему нравится в Румсосе? А он женат? Надо же. А дети у него есть? Надо же, видеть их всего раз в две недели… Она, сообразил А. Г., пыталась выказать ему жалость. А. Г. рассвирепел. Он пустился в объяснения. Говорил, что лишь теперь обрел надежду на будущее. Что он испытывает трепет во всем теле. — это бродит неукротимая жажда жизни, которую он не дал подавить в себе. Он старался выражаться предельно ясно, но его все равно не поняли. Илва упорствовала в своей жалости. к нему. А. Г. коробило такое отношение. Черт бы побрал эту накрашенную девицу! Бьёрн Юнсен вообще пропустил его объяснения мимо ушей — он, как заметил А. Г., еще переживал фильм. Бьёрн подошел к панорамному окну и открыл дверь на лоджию, чтобы проветрить комнату. Он словно к чему–то прислушивался. Словно оглядывался назад и спрашивал себя, не слишком ли страстно он исповедовался, не ввел ли вн заблуждение А. Г., не спутал ли тот идею, которой Бьёрн хотел поделиться, с чем–то конкретным, личным. Только так можно истолковать его порыв, когда он внезапно, без всякого повода, попросил Илву принести «та самоех.
Илва мгновенно сообразила, что имеет в виду муж, и исчезла в спальне. Через некоторое время она вступила в гостиную. Исполненная достоинства, приблизилась к ним. Она явно рисовалась, А. Г. угадал это по ее жесту, е претензией на королевский: она выставила вперед руку, напрашиваясь на комплимент. Ну, дает накрашенная девица! А. Г. разглядел, что она показывает: серебряный браслет. Изящный, современного производства. Притом увесистый, издалека заметно. Наверняка обошелся в несколько тысяч.
— Мой подарок на рождество, — самодовольно объявил Бьёрн Юнсен.
— Правда, красивый? — спросила Илва. — Потрогай. Она сняла браслет и положила его ма ладонь архитектору „Ларсену. Тяжелый. А. Г. восторженно присвистнул.
Он присвистнул, не только ‘чтобы произвести впечатление человека молодого и беззаботного. Иросто он не придумал ничего лучше. Просто у него не нашлось слов. Бьёрн Юнсен‘гордился, что сделал ей такой подарок… А Илва радовалась, что его получила… У А. Г. не было слов. Чем он мог отплатить им?
— Я хочу вам что–нибудь подарить, — сказал он. На память о чудесном вечере. Подождите минутку.
Он пошел к себе. Застыл в нерешительности посреди комнаты. Подарок. Ему нужно преподнести подарок. Что же им, черт возьми, подарить? Снять со стены рисунок Видерберга[20]? Слишком изысканно, а потому глупо. Книгу? Ты что? Лучше уж пластинку. Он кинулся к своей коллекции пластинок и начал лихорадочно перерывать ее. Вот! Эту!
На пластинке был симфонический оркестр Венской филармонии. Вступление к «Новогоднему жонцерту». А. Г. вернулся в квартиру Юнсенов и вручил им диск.
— Это «Новогодний концерт», — пояснил он. — Тот, что передают по телевизору первого января. Перед прыжками с трамплина в Гармиш–Партенкирхене[21]. Знаете?
Конечно, знают. Как же, «Новогодний концерт»! Перед прыжками с трамплина! Спасибо большое. Мы его будем ставить перед соревнованиями на Холменколлене, для настроя.
— Теперь возьмем новый ролик, — сказал Бьёрн Юнсен. — Ты осилишь еще один, а? — спросил он А. Г. Давно перевалило за полночь, однако А. Г. был не из тех, кто не может осилить еще один ролик. А Илва пошла спать. Спокойной ночи, Илва, спокойной ночи. Бьёрн Юнсен зарядил кассету. Они откинулись зв креслах и приготовились смотреть. Щелчок… поехали.
21
Курорт в ФРГ, в Баварских Альпах, центр зимнего спорта, где проводятся традиционные соревнования по прыжкам с трамплина.