Много внимания Бьёрн Юнсен уделял сыну, Бьёрну Эрику. Если Юнсен по своей охоте выбирался из дома, отрываясь от лицезрения собственной судьбы, то непременно прихватывал сынишку. Он ходил с ним гулять. Катался на лыжах. Мальчику хорошо кататься на лыжах с отцом.
— Мы ведь ради Малыша живем здесь, в Беверли–Хиллз, — говорил он. — Чтоб Малыш почувствовал дух природы. Мальчишкам полезно расти тарзанами.
Он водил его на Свартхьерн, Черное озеро. Давал покататься на коньках. Бьёрн наблюдал, как Малыш носится по льду, гоняет огромной клюшкой черную шайбу. Из него должен выйти толк!
С Илвой Бьёрна, кажется, связывали хорошие отношения. Не хуже, чем у других. Может, даже лучше, хотя Бьёрн был не прочь показать, кто в доме хозяин. Распоряжался тут он. Он говорил: сделай то, сделай это, нет, не так, а эдак. И так далее и тому подобное. Иногда, что греха таить (да простит мне просвещенный читатель вынужденное упоминание об этом), Бьёрн позволял себе выругать ее в присутствии А. Г. Впрочем, справедливости ради следует заметить, что он накидывался и на Малыша. И каждый раз из–за ерунды. Что–нибудь стояло не на месте или куда–то запропастилось. Или, скажем, Илва заварила недостаточно крепкий кофе, или, разливая его, плеснула Бьёрну на блюдце. Тогда Юнсен мог накричать на нее. А. Г. был в таких случаях как на иголках. Он чувствовал, что должен бы вмешаться, и в то же время понимал, что вмешиваться нельзя. Приходилось сидеть в смущении и делать вид, будто ничего не происходит. К счастью, Бьёри Юнсен быстро остывал. Это были всплески задавленного хоккейного темисрамента. Способ заявить о себе. Илву вспышки словно не трогали. Она ходила по своей чуть не стометровой квартире, нарядно одетая, подкрашенная. Тени для век. Румяна. А то и помада. И не перечила мужу, когда он ругал ее. Только смеялась в ответ. Кстати, нет никаких оснований скрывать, что ее смех казался наигранным. Илва смеялась. Смеялась Бьёрну. Но не А. Г. Она никогда не пыталась привлечь А. Г. на свою сторону, против мужа. Она исполняла соло. Смеялась Бьёрну — по–видимому, кокетливо. Могла даже в такую минуту сделать несколько танцевальных па. Продолжая смеяться. Тогда злость отпускала Бьёрна Юнсена, и он мог вдруг обиженно сказать (как было однажды, вспоминал А. Г.):
— Я ведь ради тебя ишачу` до потери сознания. Не забывайся!
Эти слова навели А. Г. на мысль о том, что Бьёрн ценит свою Илву. О чем, впрочем, не мудрено было догадаться и по другим признакам. Еще когда А. Г. в один из первых вечеров пришел к соседям и все они смотрели в гостиной видео, Бьёрн тайком выразил свое мнение об Илве. Он совершенно недвусмысленно похвастался ею перед А. Г. за ее спиной. Илва встала, чтобы сходить за чем–то на кухню, и неторопливо прошлась по комнате в своих обтягивающих — по последней моде — штанах. Супруг проводил ее взглядом, едва не сворачивая шею, потом обернулся к А. Г. и, расплывшись в улыбке, театрально подмигнул ему, словно хотел этим коротким одобрительным движением сказать, как мужчина мужчине: «Хороша девка, а?»
— Фру Юнсен, таким образом, удостоилась высочайшей цохвалы. Похвалы своему телу, высказанной ее супругом другому мужчине — как и положено в таких случаях, у нее за спиной. А. Г. понял намек. И он смутил его. Он увидел себя со стороны — чужой мужчина, в неизменном галстуке, со своим выносливым, но все же сорокадвухлетним телом, и уловил, что Бьёрн, превознося жену, подсознательно имел в виду и это. А. Г. понял. Бьёрн Юнсен расхваливал жену, славил ее тело, как бы передоверяя А. Г. свою роль и тем самым защищая свой брак, в полной уверенности, что таков Закон жизни.
А. Г. задумался, чем для него чревато стать другом этой молодой семьи. Где Илва, значит, сидела дома. Вела хозяйство и приглядывала за ребенком (теперь, впрочем, сын был пристроен в детский сад, на сколько–то часов в день). Где Бьёрн уходил зарабатывать деньги. Приносил получку. Из «Клесмана». Из Бьерке. И еще откуда–то. Он берет напрокат видеоролик. Заряжает его в магнитофон, и на экране возникают картинки. Бьёрн в кресле с Пультом управления. Илва на диване. Малыш в пижаме, укрытый пледом, засыпает под фильм, под голоса с экрана, под шум. И тогда Илва переносит его в соседнюю комнату. А второе кресло пустует, или же на нем сидит А. Г. В ту зиму он очень быстро стал здесь кем–то вроде друга семьи. Другом Бьёрна Юнсена. Он словно помимо своей воли сделался приятелем молодых супругов. И теперь вечер за вечером сидит с Бьёрном Юнсеном и смотрит видео.
Не мешает уточнить, что, говоря «вечер за вечером», мы допускаем преувеличение. Бьёрн, например, каждую среду проводил вечера в Бьерке, там же он бывал`по субботам или воскресеньям (в зависимости от того, проходили ли заезды «Рикстото»[26], которые назначались на субботу, специально чтобы можно было передавать их в спортивной программе телевидения). По четвергам была занята Илва, которая, неизвестно зачем, посещала вечерние курсы испанского языка. А. Г., со своей стороны, тоже часто бывал занят. Раз в две недели к нему приезжали на уик–энд дети, да и вообще у человека его положения было мало свободных вечеров. Прибавим сюда румсосское отделение рабочей партии, заседания которого тоже проводились раз в две недели, по четвергам. Так что, summa summarum[27], А. Г. наведывался в гости к Бьёрну и Илве один, от силы два раза в неделю и тогда сосредоточенно следил за эмоциональным воплощением на экране того, что он называл побудительными мотивами в жизни Бьёрна Юнсена, — возможно, они двигали и его собственную жизнь, хотя последнее более проблематично.
26
Игра на бегах, в которой могут принимать участие не только зрители, присутствующие на ипподроме, но и все желающие в любом городе страны.