— Купишь шоколадную булочку, пирожное и кофе.
— А мне принеси горячую воду и лимон. И пусть денег не берут! — усмехнулся со своего места шеф.
— Ты деньги экономишь? — улыбнулась ему Элизабет.
— А что делать? Если мы не продадим картины, нас всех уволят, — осклабился шеф. — Кстати, ты написала об Эрле для «Файн-арт-мэгэзин»?
— Написала, написала. Такой рекламы он еще не получал. Я позволила себе утверждать, что на «Женском портрете» у него все дышит такой первозданной чистотой и страстью, как будто...
— Как будто это единственная натурщица, которую он не успел разложить у себя в кабинете.
— Или в мастерской, где все прекрасно оборудовано, — вставил шеф. — Все для соблазнения.
— Ты–то откуда знаешь?! — они расхохотались.
— Это что! Я даже могу на «Женском портрете» сравнительно легко в лабиринте линий обнаружить женщину!
К банкету надлежало кое-чего подкупить.
— Сливки, соленые огурцы, — перечисляла Элизабет, спускаясь по лестнице. — Сен-Клер ведь, кажется, вегетарианец?
Они с Молли шли в китайскую лавочку. Их обгоняли косоглазые школьники, направлявшиеся туда же за сластями. Взгляд Элизабет упал на прилавок соседнего магазинчика. Сквозь окно было видно, как продавец, вооруженный длинным ножом, разделывает рыбу на прилавке.
Он брал крупную живую рыбину и несколько мгновений смотрел, как она бьется. Может быть, так нужно было — выждать несколько мгновений. Рыба упиралась в прилавок головой и хвостом, вяло, обреченно билась, переворачивалась, шлепалась. Жабры ее дышали редко, приоткрывались едва-едва. Элизабет с брезгливым ужасом смотрела на эту странную, уродливую агонию, — на рыбу, выгибающуюся в руках продавца, на рыбном прилавке. Что–то почти эротическое — и оттого еще более обреченное и отталкивающее — было в движениях бьющейся рыбы и в движениях крупных «желтых» рук продавца. Он резко хватал рыбину, отсекал голову и принимался чистить. Элизабет с отвращением отвернулась.
Они зашли в лавочку.
— Вы думаете, мы собираемся эту вашу рыбу съесть?! — по обыкновению, кричала Молли, торговавшаяся там, где нужно, и там, где это вовсе необязательно. — Да мы просто собираемся ее надлежащим образом похоронить!
Элизабет не удержалась и прыснула, следом расхохоталась Молли, а содержатель лавочки так и не уяснил себе смысла сказанного. Зато случайный посетитель, вздыхавший при взгляде на цены, очень хорошо оценил шутку и от души расхохотался, поглядывая больше на Молли.
Внезапно Элизабет почувствовала на себе взгляд. Она никогда не верила в такие вещи, но сейчас ощущала инстинктивно, что кто–то смотрит на нее с любопытством и восхищением. Она оглянулась. Сзади нее стоял незнакомый мужчина лет тридцати и весело ей улыбался.
Он был полноват, хотя строгий темный костюм сидел на нем безупречно. Его глаза улыбались озорно и доброжелательно, но и в повороте головы, чуть склоненной, и в улыбке, и в том, как он стоял у двери и смотрел оттуда на Элизабет, то — мельком — на Молли, то на свободный столик, — во всем этом чувствовался лад с миром и умение его подчинить себе, когда нужно.
Он смотрел на нее, как на девочку-подростка, — как никогда не смотрел на нее отец, слабый, добрый и всегда, кажется, побаивавшийся дочери. Нет, этот смотрел без всякой робости: как на младшую, насквозь понятную, — смотрел с тайным одобрением, словно, например, она только что на его глазах лихо проехала на велосипеде, отпустив руль. «Молодец», — невесть почему говорил его поддразнивающий взгляд, в котором читалось: «Я–то и не так еще могу».
Она улыбнулась ему в ответ. Подумаешь. Это ни к чему ее не обязывало.
Молли заметила, что Элизабет улыбается незнакомцу, и посмотрела на него с той обаятельной, но нагловатой оценивающей усмешкой, от которой так тушевались мужчины. Этот, впрочем, усмехнулся в ответ и не отвел глаз.
— Пожалуйста, пятнадцать китайских печений с предсказаниями судьбы, — попросила Молли продавца.
Тот принялся бережно и осторожно перегружать в ее пакет хрупкие, ароматные чудеса своего загадочного искусства. Элизабет не выдержала и, закусив губу, чтобы не рассмеяться, еще раз оглянулась. Незнакомец по-прежнему улыбался ей, как старший мальчишка из дома напротив, — поддразнивающе и одобрительно. Склонив голову набок. Темно-каштановые волосы, круглое лицо. Глаза хулиганистого подростка, привыкшего прилично вести себя в обществе, но во всякую секунду готового что–нибудь выкинуть. Элизабет поймала себя на том, что ее улыбка становится почти призывной, приглашающей за ними последовать. Молли уже тянула ее к выходу. «Неужели пойдет за нами и заговорит?» — думала Элизабет с испугом и тайной надеждой. Давно она так не улыбалась никому, да и с чего бы это вдруг? Она оглянулась в последний раз, уже закрыв за собой стеклянную дверь. Он шутил о чем–то с продавцом. Он и не думал за ними следовать. Так тебе и надо, мечтательная дура.