Они обогнали студенческую свадьбу. В кузове медленного, чихающего, с трудом ползущего в гору грузовика веселились и пели по-английски. Бог весть по каким приметам в них признали американцев, но замахали, загикали, крича: «Привет из Гарварда!». Видимо, студенты на своей дряхлой развалюхе проводили здесь медовый месяц с компанией друзей. Долговязый босоногий парень с полоской красной ткани вокруг головы поднял гитару и завопил:
— Все, что тебе нужно, — это любовь!
— Уаэ! — поддержали цитату остальные.
Уидлер поднял обе руки от руля, сцепил пальцы в приветственном жесте, помахал руками и долго еще не опускал их на руль. Эмили сидела раньше между ними, как в теплом и надежном кольце. Теперь, почувствовав себя беззащитной, она вцепилась в руль побелевшими ледяными пальцами, но тут же отдернула их из страха вывернуть машину, куда не следует. Уидлер заметил это, но продолжал форсить и ехать без рук. Эмили напрягла все душевные силы, чтобы не взвизгнуть, — недаром в уличных боях ей всегда нравилось участвовать наравне с мальчишками и она считалась храброй девчонкой.
Наконец Уидлер ухватился за руль и тихо засмеялся — Эмили почувствовала его хихиканье спиной. «Надо мной», — обреченно подумала она.
— Забавный народ студенты, — сказал Уидлер. — Всегда им завидовал. Никогда не был студентом. Должно быть, очень весело. Поступить, что ли, куда–нибудь на старости лет.
— Сколько тебе лет? — спросила Эмили, но Уидлер за свистом ветра не расслышал ее слов, и она не стала переспрашивать. Тем более что на следующем вираже у нее здорово заложило уши, а когда она решилась открыть глаза, перед ними расстилалась зеленевшая внизу долина и бесконечно далеко, низко-низко, плескалось ласковое, ласковое сегодня море. Все время спуска Эмили просидела с закрытыми глазами. Уидлер был похож на большое белое мотоциклетное божество, если бы таковое существовало в греческой мифологии. Они подкатили к пляжу и лихо тормознули у самой полосы песка.
Это был почти дикий пляж в сравнении с теснотой и многолюдьем пляжей города. Здесь резвилась по преимуществу молодежь, на вид такая же легкая, веселая и безобидная, как встретившиеся им студенты. Гремела музыка из старого «Акай», летал над пляжем невероятных размеров мяч, на котором изображался земной шар, и красная Россия целовалась со звездно-полосатой Америкой. «Лесбийский поцелуй», — про себя заметил Уидлер, но Эмили расслышала и улыбнулась. Черный «мерседес» затормозил почти через минуту после того, как Уидлер и Эмили уже шли на пляж.
— Почему ты не раздеваешься? — спросила Эмили.
— Ну, так уж сразу и купаться. Сперва потанцуем. Посмотрим, как будут развиваться события.
— А что–то будет развиваться?
— Несомненно. Все увидишь. Какая любопытная. У любознательной Эммы вечно бывают проблемы.
— И что, танцы будут типа вчерашних?
— Тебя уже кто–нибудь кусает за шею? В маске слепня?
Эмили расхохоталась.
— Слушай, — сказал Уидлер, — ты заметила, как нам с грузовика показали большой надувной фаллический символ?
— Я подумала, что это воздушный шар.
— Он и был воздушный, но не шар. Так вот. Ты заметила, как Хана тут же подняла темное стекло в «мерседесе» и всем своим видом выказала неудовольствие?
— Ты мог еще за ними наблюдать?
— Конечно.
— А я нет, — честно призналась Эмили — Бели бы я смотрела назад... («Меня бы вырвало», — хотела она сказать, но промолчала).
— То не увидела бы ничего, кроме твоей обширной фигуры, загораживавшей все, — находчиво закончила Эмили.
— Не худший пейзаж, — сказал Уидлер. — А сейчас нам кое–что предстоит. Кое–что забавное. Во всяком случае, хотелось бы надеяться.
Огромный пирс уходил в океанскую даль. Гигантский медведь вальсировал с полуголой, без верхней части купальника, девицей гренадерского роста. Эмили уже не смущали такие детали, как отсутствие верхней части купальника. Она знала, что ее грудь и без этих новшеств, в довольно скромном купальнике значительно превосходит почти все, что она сейчас видит вокруг себя.
Серебристые парики мелькали вокруг. Их срывали друг с друга, подбрасывали в воздух. Они были сделаны из мишуры и приятно шуршали, будучи подбрасываемы.
Хана шла по песку, неловко оступаясь в туфлях на высоких каблуках, экзальтированно взвизгивая всякий раз, как шпилька увязала в песке. Потом скинула туфли и пошла босиком. Адо шел вслед за ней и взглядывал на Уидлера, как показалось Эмили, заискивающе.
«Интересно, что они обо мне думают? — вдруг задалась она вполне естественным вопросом. — Второй раз подряд я с ним вместе у них на глазах. И сейчас мы уже двумя парами поехали сюда. Не считают же они меня его любовницей? Или он их подговорил что–то такое устроить, чтобы здесь меня высмеять? Или, наоборот, со мной что–нибудь вытворить и опозорить всерьез, перед всеми? Идиотка. Нельзя тебе было с ним сюда ехать. Это тебе не китайские налоги. Здесь ты ничего не понимаешь. И ежеминутно можешь оказаться в смешном, идиотском, проклятом положении. Дикая девочка с Запада. Деловая женщина. Сидела бы ты дома за шитьем, как говаривали в старину...»