Машина вылетела на автостраду. Эмили искоса поглядела на Уидлера. Он усмехался, глядя неподвижно перед собой. Эмили почувствовала раздражение.
— А можно остановить машину? — наклонилась она к Джиму.
— Нельзя, — прошептал он, щекоча ей ухо губами. Она сердито отодвинулась.
Похоже, Хана просила своего мужа о том же. Он покачал головой.
— Отпусти, — тихо проговорила немка и робко коснулась его плеча. Он рывком сбросил ее руку.
Хана снова заплакала, стараясь — безуспешно — стянуть куски разорванной материи на груди.
— Не надо, — обернулся к ней Джим, — не надо прикрываться.
Он глядел на нее в упор, серьезно, печально и нежно.
— Я хочу посмотреть на тебя, — продолжал Джим своим мягким, звучным, завораживающим голосом.
— Ты ведь этого хочешь, не так ли, Хана?
Она благодарно взглянула на него. Губы ее искривились в улыбке. Немка безвольно опустила руки, обнажая грудь.
— У тебя идеальная кожа, — ворковал Джим. — Прекрасная грудь. У тебя замечательный, плоский, упругий живот. У тебя никогда не было детей, да?
Это был не вопрос, скорее — утверждение. Немка, продолжая страдальчески-благодарно улыбаться, кивнула головой.
Джим перевел свой взгляд на Адо. Глаза его стали еще печальнее, голос сместился на октаву ниже.
— Да, Адо, — согласился он с невидимым собеседником, — посмотри на свою жену. Она прекрасна. Тебе повезло. Береги свое счастье. И забудь о том, что так разозлило и потрясло тебя.
Глаза Адо сверкнули и тут же погасли.
— Ты застал ее с другим мужчиной? — и снова вопрос Джима звучал так, словно в нем уже содержался ответ.
Немец опустил голову.
— Ты видел ее в объятиях соперника, — говорил Джим, — и ты видел, что ей это понравилось. Она сама сказала тебе об этом. Так начались твои беды, не правда ли?
Эмили, сжавшись, слепо глядела в окно.
— Ты наказываешь не за измену, а за то, что ей было хорошо с другим?
Адо молчал, тяжело дыша.
— Ты застал их, когда они были вдвоем. Его рука лежала у нее на колене. Она выглядела счастливой. Она смеялась. А ты давно не слышал ее смех, так?
Адо молчал. Хана улыбнулась мечтательно.
В голосе Джима зазвучали прокурорские нотки.
— Или его рука лежала на ее груди? В этом дело, да? Так все случилось, Адо?
Адо прохрипел что–то невнятное.
Джим взял его за руку и приложил ее к груди Ханы. Медленно, нежно провел его рукой по груди.
«Мерседес» въехал в тоннель. Эмили отвернулась. Смущение и брезгливость соединились в ее душе. Немка счастливо улыбнулась, дыхание ее участилось, рот чуть приоткрылся.
Адо робко поцеловал ее. Она прильнула губами к его губам. Машина мчалась тоннелем. Странно: на пути сюда Эмили не помнила никаких тоннелей. Впрочем, не исключено, что они просто возвращаются в город другим путем: не гонять же «мерседес» по таким горам, по каким они ехали сюда... Теперь они едут под этими горами. Тогда она была смущена и счастлива. Теперь — смущена, несчастна и пристыжена.
Хана меж тем перебралась к Адо на колени и стала поспешно расстегивать его белые брюки. Молния не поддавалась. Помогая ей, он уперся ногами в пол и выгнулся на сиденье. Эмили старалась не смотреть туда, куда Хана пробиралась пальцами. Адо дышал с хрипом. Он схватил жену за плечи, прильнул лицом к ее груди. Тело ее было крепким, сильным, несмотря на уже осенний возраст. Эмили хотела бы остаться такой к тридцати пяти годам.
Уидлер с удовольствием, поощряюще улыбаясь словно глядя на детскую игру, наблюдал за их действиями. Он прикуривал, мечтательно выпуская дым, и, похоже, ему доставляла массу удовольствия миссия парламентера и психоаналитика в одном лице. Эмили казалось, что он и сам с большим удовольствием принял бы участие в игре, хотя Хана как будто совсем не в его вкусе. Ну да... если ему нравлюсь я, то к чему ему эта хорошо сохранившаяся немка? И что это за способ соблазнения — сводить на глазах возлюбленной другую пару? Дура, зачем она позволила себя в это вовлечь! Может быть, он продолжает играть, может быть, для него в самом деле никакой роли не играет она сама. Только как зритель его спектакля. Интересно, этот шофер, заблаговременно припрятанный в машине, предупрежден обо всем? Эмили видела только его квадратный стриженый затылок. Ведь по дороге на пляж машину вел сам Адо. Водителя подсунул сам Уидлер, наверное. И водителю, наверное, не впервой возить такие парочки на этот пляж, где всякое бывает. Маловероятно, что Уидлер импровизирует. По всей вероятности, культурная программа была одна и та же для всех. Кло, вероятно, тоже подвергалась всему этому аттракциону. Вот все и встало на свои места. Теперь, кажется, настала ее, Эмили, очередь. И она едет в чужой машине, с чужим, совсем чужим, теперь чужим Уидлером, вовлеченная в эту игру — слава Богу, пока только как свидетель. Он щекочет ее и свои нервы. Шахматист, только играет он живыми фигурами. Заставляет их краснеть, драться и спариваться. Убегать по чужому городу из борделей. Любоваться на соития немолодых европейских пар. Запах... какой, однако, возбуждающий и отталкивающий запах! Глаза Эмили против ее воли обратились к Хане и Адо.